Пролог. Ч. 1

Утро не задалось с самого начала.

Ворота монастыря отказывались открываться, как если бы обладали собственной волей. Вначале привратник никак не мог засунуть ключ в скважину замка. Вот вроде бы всё в порядке — скважина на месте, ключ на связке, а не лезет. Отец Сабан уже начал терять терпение, столь необходимое священнослужителю, за что был готов наложить сам на себя епитимью. Ну, к примеру, две ночи кряду читать молитвы, лёжа на каменном полу в часовне. Однако потом оказалось, что гундосый и кашляющий привратник, простудившийся где-то на сквозняке, перепутал связку.

Отец Сабан подозревал, что рассеянность привратника имела корни отнюдь не в телесном нездоровье, выразившемся в головной боли и ломоте в суставах, как утверждал монах, а в способе лечения, который он выбрал. Судя по мощному перегару, он боролся с недугом горячим красным вином с корицей и перцем. Спору нет, многие знахари советовали бы именно этот способ. Вопрос в количестве.

Пока похмельный монах рылся в сторожке в поисках нужной связки ключей, поминая при этом всех святых так, что позавидовал бы и грузчик с доков Аркайла, стал беспокоиться ослик отца Сабана. Вообще-то бывший духовник его светлости настаивал на том, чтобы исполнять обет пешком, но отец-настоятель едва ли не несильно потребовал от него всякий раз брать в хлеву осла. Зверь сей верой и правдой служил монахам вот уже четверть века, обзаведясь при этом раздувшимся брюхом, «проваленной» спиной, торчащими маклоками и благородной сединой на морде. Чернецы обители святого Бердана, покровителя земледельцев и скотоводов, между собой звали ослика — Тома, в честь известного богослова и философа, прославившегося кроме учёных трактатов упрямством за которое он и был отлучёно от Церкви два века назад епископским собором Унсалы. Отец-настоятель, узнай об этом, был бы весьма разгневан. Во-первых, упоминание в обители имени еретика категорически не нравилось его преподобию, отцу Бастиану, а во-вторых, он не приветствовал, когда животных называли человеческими именами.

Отец Сабан, служивший Церкви Аркайла на протяжении сорока пяти лет, из которых двадцать был духовников его светлости герцога Лазаля, рвения настоятеля не разделял. Живя при дворце, он насмотрелся таких грешников и грехов, что мелочи, подобные наречению осла, даже не замечал. Зато очень хорошо видел, что его «скакуну» не нравится покидать тёплое и уютное стойло до рассвета, стоять на покрытых росой булыжниках монастырского двора и ждать далёкого — по ослиным меркам, конечно же, — путешествия. Ослик прядал ушами, постукивал копытом по камням и уже начинал дёргать хвостом — ну, прямо как разъярённый кот. Присуще ли это одному лишь старичку Томе или всем ослам материка, Сабан не знал — его опыт общения с ослами был куда меньше, чем опыт общения с герцогом Аркайла. Обитая во дворце, духовник его светлости порой выезжал со всей челядью на охоту или просто на прогулку, но на коне.

Наконец явился привратник. Твёрдо выдержал укоризненный взгляд отца Сабана — монах наверняка не догадывался, что его красноречие стало достоянием не только захламлённой сторожки, но и ушей благообразного старика в чёрной рясе и чёрной скуфейке, который ещё недавно не боялся вести открытый спор с его светлостью. Замок щёлкнул. Монах, налегая всем телом, открыл тяжёлую створку ворот. Сабан потянул осла за уздечку, но Тома заупрямился, упёрся всеми четырьмя.

Не везёт так не везёт. И ничего с этим не поделаешь.

— Хворостиной его, — проворчал привратник, высмаркиваясь в два пальца.

— Жестокосерден ты, сын мой, — покачал головой отец Сабан. — Неужто ростки милосердия ещё не проросли в душе твоей из зёрен, посеянных Вседержителем?

— Да буду я с ослами ещё нянчиться…

— Грех, сын мой, грех. — С укором проговорил бывший духовник герцога. — Всякая тварь земная достойна уважительного отношения, если не проявляют бессмысленной злобы и жестокости по отношению к человеку. Будь добр, упрись скотине в круп.

Монах бессловесно заворчал, будто здоровенный кот, но ослушаться и не подумал.

Отец Сабан потянул за уздечку, привратник навалился Томе на круп. Несмотря на сопротивление животного, победа вновь оказалась за людьми. Ослу удалось поквитаться лишь с одним из них. Едва оказавшись за порогом, он взбрыкнул и угодил коптом прямо по коленке привратника. Тот охнул, зашипел, явно желая пройтись по родным и близким всех знакомых святых, но постеснялся отца Сабана, прикусил губу и просто запрыгал на одной ноге.

Священник благословил его широким жестом и взгромоздился на осла, свесив ноги в одну сторону — по-женски. Иначе в рясе не получалось. Тома крякнул совсем по-человечески, тряхнул головой, но отец Сабан хлестнул его по шее поводьями и ослик затрусил по дороге навстречу поднимающемуся над морем солнцу.

Монастырь святого Бердана, который прославился тем, что молитвой к Вседержителю вызвал дождь через три месяца иссушающей жары, когда с неба не сорвалось ни единой капли влаги и селяне Аркайла готовились к голодной смерти, стоял от Тележных ворот Аркайла в одной страже неторопливой езды. По меркам герцогства — рукой подать. Кстати, Тележными эти ворота назывались из-за постоянного потока повозок, вливавшихся в чрево столицы. Многочисленных обитателей города нужно было кормить. Ну, и кроме того, изрядная часть товаров, которые потом грузились на пузатые корабли и отправлялись в Кевинал, Вирулию, Тер-Веризу, на Айа-Багаан и Браккарские острова, тоже доставлялась телегами.

Осенью повозки шли одна за другой, часто не останавливаясь и после заката. Пыль над дорогой до начала затяжных дождей стояла столбом. Сейчас, в начале лета, конечно, ничего подобного ожидать не следовало. Тем более, после холодной зимы. Да ещё давали себя натянутые отношения с Унсалой.

Отец Сабан четверть века верой и правдой служил Аркайлу. И державе, и Церкви. Быть духовником правителя ой как непросто. Особенно у такого, как герцог Лазаль. Спору нет, для страны он сделал немало полезного. Острый ум, сила воли, образованность, просто удивительная для современных пранов, ищущих пути полегче и в жизни, и в учёбе, и в служении отечеству. Но вместе с тем порывистость, резкость в суждениях и упрямство, в котором герцог не уступал тому же ослику Тома. Герцог легко принимал решения — чаще удачные, а иной раз и не очень. Но однажды утвердившись в каком-то мнении, менял его очень неохотно. Духовник использовал всё своё влияние, чтобы смягчать суровый нрав правителя. Не всегда, правда, Сабан считал это необходимым. Когда лет шесть или семь назад Лазаль дал жёсткий окорот буяну-менестрелю, священнослужитель не возражал. Но