религию, все требовала Митьку за оградой кладбищенской похоронить. Была Клавка выпить не дура. И повадилась, когда Митька-то помер, шастать по деревне, и орать: «Нельзя Митьку-то в ограде церковной хоронить. Грех». Встретил ее Бляшкин накануне похорон. Злой шел. Потому как пистолет табельный, давеча напившись, где-то оставил – потом, правда, нашел, – навстречу Клавка. Как затороторила свое.

Бляшкин был не в духе и так на Клавку глянул. Тяжелым таким взглядом, что та враз замолчала и тему Митькиных похорон больше не поднимала.

В общем, фитилевский дом был не самым лучшим обиталищем для приезжей из города женщины. «Модной» – отметил про себя Бляшкин.  Но другого предложить было участковому нечего. Незнакомка – имени ее Бляшкин все стеснялся спросить, искоса только все пытался разглядеть татуировку на плече, – сидела и молча ждала своей участи на предстоящую ночь.

Одним словом, помялся немного Бляшкин, поерзал на стуле и произнес, снова хлопнув себя по коленям обеими ладонями.

– А поселим вас  в доме одном. Я провожу. Он того, правда, не…

– Да ничего страшного, я не прихотливая – перебила его незнакомка.

Ага – вот и хорошо – проговорил довольным голосом бывший участковый, вставая, – пойдемте, я вас провожу.

Когда они вышли на крыльцо, село было окутано сумерками, пахло дымом – где-то, неподалеку – горел костер, слышались голоса, вдали прогрохотал товарняк, а на небе высыпали вдоль Млечного пути звезды.

Глава 2

Шли минут пятнадцать. Хвала звездам – туч не было. А то ж в августе темень такая стоит, что сами знаете, кто ногу сломит, коли звезд не будет видно. Но вместо тьмы, вдобавок к звездам, еще луна выплыла огромным желтым диском. Отчего-то, глядя на нее, Бляшкин поежился. По дороге он вспомнил, что в бывшем Митькином доме электричество не работало еще при его жизни. Вот незадача.

«Может, все-таки, к себе ее пригласить?» – в которой раз подумал бывший участковый. И в который раз образ его жены, распрямляющейся на грядке, заставил отказаться от столь елозящего в мозгу – и не только в нем – намерения.

По пути пришлось перейти небольшую речку, в низине, с едва уловимым шумом, протекающую и словно схороненную вековыми ветлами, по узкому и ржавому мосту. Бляшкин галантно, хоть и несколько неуклюже  – первый раз в жизни? – подал руку гостье. И все пытался  взять ее, то за локоть, то под локоть, но, того, не решился. И все корил себя за неуверенность и неуклюжесть.

Шли молча. Бывший участковый  откровенно мерз в своей милицейской рубашке с короткими рукавами и из-за этого дрожал – одновременно от волнения и холода, и все боялся, что гостья это заметит. Может и заметила, но промолчала. Дошли. И тут новая напасть: все вокруг Митькиного дома поросло непролазным бурьяном, уж который год некошеным.

Но здесь уже Бляшкин не растерялся.

– Давайте, за мной – и даже руку протянул во тьме, чтобы, значит, помочь, но взять за нее опять так и не решился. Бурьян оказался с председательский рост.  Но он справился. Почти героически. Вытоптал, хотя штаны, носки и даже рубашка оказались утыканы репьями. Пока пробирался сквозь репейник все думал: закрыта дверь на висячий замок или нет?

Не было никакого замка. Только ступени порога сгнили и потому, при наступлении на них, неприятно скрипели.

– Осторожней – предупредил Бляшкин – не провалитесь.

– Ага – послышалось в ответ. И бывшему участковому показалось, что гостья улыбнулась.

Отворил. В доме пахло гнилью и пылью, и не жизнью. Лунный свет попадал в дом через единственное окно с разбитым,  в серых и грязных разводах, стеклом. Занавески, равно как многое другое, односельчане покойного утащили.  На подоконнике было навалено невесть что. Стола не было. В углу стояла полуразвалившаяся печка, а напротив нее железная, ничем не застеленная, с пружинами кровать.

То, что кровать оказалась не застеленной, Бляшкина даже немало обрадовало.

– Вы пока, это, располагайтесь, я мигом.

Где там располагаться, председатель не объяснил, а стул в потьмах не разглядел. Ни один.

Но развернувшись, бегом ломанулся в свой дом.  Не бегал бывший участковый с молодости, хотя и к своим годам сохранил здоровье, несмотря на то, что пил и курил, хотя и лишним весом не страдал. Вот только с непривычки бежать было тяжело. Запыхался. Но добежал. Тихонько открыл калитку. Свет в доме уже не горел. Не отошедшая после прошлого скандала  жена легла спать – явный признак неудовольствия. Обычно она дожидалась мужа с работы.

Впрочем, в дом Бляшкин заходить не стал, отправился в небольшую хибарку, тыкаясь лбом в ветви яблонь. В ней он обычно и ночевал, когда напивался или лаялся с женой. Забежал. Схватил в охапку постель, только вчера смененную, и бегом обратно.

Гостья как будто его ждала: сидела на крыльце и курила – он еще издали заметил огонек сигареты.

– Вот – предстал он перед ней, тяжело дыша и хрипя.

– Ой, да я бы и так как-нибудь устроилась, не надо было, – произнесла она, вставая и пропуская Бляшкина, втиснувшегося с матрацом, подушкой и одеялом в дом, и не преминувшим врезаться плечом в дверной  косяк. Кажется даже, о какой-то гвоздь рубашку порвал, но это председателя волновало меньше всего.

От свежего белья и запах в доме стало свежее.

– Ну, спокойной ночи, если что, зовите, – произнес бывший участковый,  не особо задумавшись над тем, как, собственно, гостья будет его звать. Номер мобильника он ей не оставил и где живет – тоже не сказал.

Попрощавшись, он отправился домой, выкуривая по дороге папиросу за папиросой и потом столько же – когда сидел на ступенях хибарки. В ту ночь Бляшкину не спалось, ему даже в голову не пришло, что он и имя-то нежданно-негаданно свалившейся к ним в село женщины не спросил. Только подумал, уже под утро, в полудреме, что вряд ли ей больше тридцати пяти-сорока. С тем и заснул.

Глава 3

Бляшкин проснулся непривычно для него рано. И, несмотря на долгие ворочанья, резво выскочил из-под пропахшего овчиной старого тулупа – постель-то гостье отнес, а на голых досках особо не разлежишься – чай, бывший участковый йогом совсем не был. Он тотчас почувствовал кожей августовскую предутреннюю свежеть, уже дышащую осенью. Голова была тяжелой, словно с похмелья. Оно и понятно: полночи не спал, а вторую снилось невесть что.

  Бывший участковый  отворил дверь хибарки, выходившую аккурат на восток, а там уже край неба заметно порозовел и потихоньку рассеивал серые сумерки, окутавшие сад.

Наскоро умывшись во дворе  и погладив кота, озадаченного ранним подъемом хозяина, Бляшкин, выхлебав два корца родниковой воды, отправился в правление, по дороге срывая репьи с