Спина чесалась от солнечных гребней. – Неужели так сложно запомнить, куда запрятал труп?! Я вот всегда помню, куда что кладу.

– Так, может, и не он душегубством занимался, а его дружки. – Истимир оперся на черенок лопаты. Его русые волосы, напитанные телесной солью, напоминали чумазые сосульки. – Господи, мы здесь и до звезд не управимся. – Его неожиданно осенило. – А вдруг надо навыворот? Ну, рыть не там, где пусто, а там, где густо. Разве мертвецы не питают собой землю?

Словно очарованные, они уставились на роскошный куст волчьей ягоды, произраставший в северо-западном углу перекрестка. Несмотря на зверскую жару, ягоды казались свежими и полными сока. Аппетитными. Если, конечно, аппетит вызван желанием прикорнуть в гробу.

Лопата свистнула и под корень срыла кустарник. В воздухе расплылся сладкий запах, отдававший псиной. Истимир поддал ногой волчеягодник, и Лесьяр оттащил отраву подальше. Вновь взбугрились мышцы под загаром цвета красной охры. Вспорхнули и упали первые комья земли.

Когда всё стало казаться бесконечной пыткой – и солнце, и лопаты, и пот, – раздался звук. Тот самый, от которого стынет кровь, а жизнь начинает ощущаться крупинкой, что вот-вот угодит в мельничные жернова.

Режущая кромка лопаты, в очередной раз воткнувшись в землю, породила хруст.

Истимир и Лесьяр оцепенели, вперив друг в друга испуганные взгляды. Им уже доводилось слышать нечто подобное. Да что там, вся Сивинь слышала. В прошлом году смолокур Богша, сгружая с телеги только что купленный медный котел, стал жертвой выбранного им ремесла. Колесо телеги слетело, и тяжеленная емкость, выломав борт, грохнулась на ногу Богше.

Звук, сотворенный спором между котлом и голенью смолокура, прочно засел в памяти всей деревни.

Воспоминание оказалось до того живым, что Лесьяр втянул голову в плечи, ожидая вопля из-под земли. Однако никто не спешил клясть металлургов Пензы или криворукого плотника, и он расслабился.

– Неужели оно? – Истимир опустился на колени. Его руки погрузились в рыхлую плоть земли. Мысль о том, чтобы продолжать копать и тем самым бередить покойника лопатой, пробудила в нём суеверный ужас. – Господь Всеблагой, хоть бы коряга.

Проникшие глубже пальцы сообщили, что дальше идет что-то пружинистое и плотное, с подвижной кожей; что-то, напоминающее вяленый свиной бок. Вне себя от волнения Истимир принялся счищать землю с выпуклости. Мгновением позже показались черные волосы.

В ямке жутким холмиком торчал затылок мертвеца.

– Свят! Свят! – Из желудка к горлу поднялся тугой ком, и побледневшего Лесьяра вытошнило. – Боги… Лучше бы Третьяк, скотина такая, сбрехал. – Полупереваренная медовуха, несшая комки, брызнула еще раз.

Истимир посмотрел на свою руку. Такую бесчувственную, такую глупую. Словно и не он только что ощупывал шею мертвеца, пытаясь определить, что это. Косец, завороженный близостью смерти, начал гребками выбрасывать землю. Вскоре показался воротник ездового кафтана. Цвет, некогда синий, давно перешел в голубую бледноту, отчего одежда казалась подземной кожурой покойника.

– Может, лопатой его достанем? – предложил Лесьяр. Брыкавшийся желудок выгнал из него пота больше, чем идиотское солнце.

– Грех.

– Что – грех?

– Выковыривать покойника лопатой – грех.

– Ну отлично. Вы теперь со старостой в одной лодочке.

Впрочем, Лесьяр не стал артачиться. Бросив на инструмент тоскливый взгляд, он принялся помогать приятелю. Вскоре ямка расширилась, и солнце выхватило мертвеца из тьмы месяцев. Невысокого, скорченного, лежавшего лицом вниз. Казалось, он задремал в тот момент, когда его скрутили кишечные колики. В правой руке встрепенулась смятая книжечка, обвеянная ветром. Видимо, неизвестный до последнего считал, что документ сохранит ему жизнь.

Истимир подобрал книжечку и поднес к глазам. Губы косца зашевелились, вторя буквам.

– А вот и наш сборщик подати – земский комиссар Родион Тихоненков. – Он оперся на колени и осмотрелся. Обвел рукой Коростный перекресток. – Где-то здесь должны быть закопаны сопровождавшие его офицеры подушного сбора.

Лесьяр тоже огляделся. Правда, с сомнением. Он, в отличие от приятеля, сразу зрел в корень многих неприятных вещей. И эта ситуация не стала исключением.

– Староста упомянул только сборщика. Значит, все были в доле: и Третьяк, и его дружки, и служивые.

– В доле так в доле. – Истимиру не хотелось спорить. К тому же от мертвеца, оказавшегося на солнечном противне, уже разливался приторный душок. – Давай, что ли, достанем горемыку.

Сборщика подати извлекли из могилы. Грязная голова завалилась вбок, словно труп решил прислушаться к тому, как текут соки земли, из которой его только что подняли. Лесьяр, желая сохранить ночной покой, тотчас отвернулся. Сгреб веревку.

Истимир тем временем не сводил встревоженного взгляда с лица сборщика податей. Спутанная борода. Камешки острых скул. Сращенные землей веки. Господи, сращенные землей веки, будто за ними никогда не было глаз! Впрочем, не только это занимало косца.

– А зачем его связывать? – наконец спросил он.

– Не знаю. Чтобы на руках не тащить?

– А кляп тогда для чего? Он же молчаливей рыбы.

– Без понятия. Это же Третьяк. Не бери в голову.

– Староста молвил, что Коростный перекресток – дурное место. Нечистое. Я вот что смекаю. Скотова топь находится в четверти версты отсюда, но тело до нее так и не дотащили. Почему?

Лесьяр захлопал ресницами. Хмель от медовухи давно выветрился. За глазами накапливалась головная боль. А тут еще неугомонный косец пытал его не хуже батьки Людевита на воскресной службе.

– Слушай, давай… давай просто сделаем это, хорошо?

Однако затуманенный взор Истимира по-прежнему разыскивал истину.

– Убивцы испугались Скотовой топи. Или той силы, что там рыщет, – протянул он. – Но веревки и кляп?

Лесьяр, совершенно опустошенный, сел на край могилки. Взял баклагу с медовухой. Приложился.

– Тебе дождь нужен или нет?

Этот простой вопрос отмел все сомнения.

Приятели еще немного отдохнули, потом сложили косоворотки в котомки, оставшись голыми по пояс. Затея с кляпом показалась баловством, и тряпка, врученная старостой, так и не увидела Божий свет. Однако руки и ноги покойника всё же связали – чтобы те по пути не цеплялись за всё подряд. После, захватив петлями щиколотки трупа, они соорудили себе по веревочной лямке на плечи.

Южная чаща встретила их той же влажной, удушливой жарой. Словно кто-то развесил белье в растопленной бане. Воздух заползал в глотки приятелей с неохотой, противясь их жадным ртам. Солнце, мелькавшее за ветвями, покоряло зенит. Впрочем, косца и бондаря то и дело охватывал озноб: каждому их