каждой звонко у порога,
Как в страшном сне, опять петух кричит.
Отрекся трижды… Вечно в этом кайся, Что в ночь одну жизнь некогда сгубил. Симон, кем был, не предал бы, признайся. Но Петр иной, иначе все решил.
Пока рыбак, бесстрашием был славен. С сетями рваными и мужество – на дно. И пред людьми пусть ныне обесславлен, Но жив и здрав; а Бог простил давно.
Ведь знал Он все еще до этой ночи, И, пожелай, избегнуть мог суда, Когда Петра измену напророчил… И мысль змеей: да Бог ли он тогда?!
Как веру в этом сохранить смятенье? Душа осанну небу не поет, Когда живет, терзаема сомненьем, И муки ада, словно воду, пьет.
Лишь смерть одна способна дать ответ, Нашептывает сладко ветер в уши, Ведь Он не зря сказал, что смерти нет. Совет его услышь – и будь послушен…
Петр духом слаб; он человек, не Бог, Чтоб с сатаной на равных мог тягаться. День ото дня его печальней вздох, И сил уж нет, бездомному, скитаться.
Но Петр идет; его надежда манит, Мысль робкая, что встретит он того, Кто старика вдруг снова одурманит И, все простив, поймет без слов его.
Отрекся трижды… Вечно в этом кайся, Что в ночь одну жизнь некогда сгубил. Симон, кем был, не предал бы, признайся. Но Петр иной, иначе все решил.
Пока рыбак, бесстрашием был славен. С сетями рваными и мужество – на дно. И пред людьми пусть ныне обесславлен, Но жив и здрав; а Бог простил давно.
Ведь знал Он все еще до этой ночи, И, пожелай, избегнуть мог суда, Когда Петра измену напророчил… И мысль змеей: да Бог ли он тогда?!
Как веру в этом сохранить смятенье? Душа осанну небу не поет, Когда живет, терзаема сомненьем, И муки ада, словно воду, пьет.
Лишь смерть одна способна дать ответ, Нашептывает сладко ветер в уши, Ведь Он не зря сказал, что смерти нет. Совет его услышь – и будь послушен…
Петр духом слаб; он человек, не Бог, Чтоб с сатаной на равных мог тягаться. День ото дня его печальней вздох, И сил уж нет, бездомному, скитаться.
Но Петр идет; его надежда манит, Мысль робкая, что встретит он того, Кто старика вдруг снова одурманит И, все простив, поймет без слов его.