говорить, что у тебя девушка. Скажешь, что появился загадочный парень. Она же у тебя похожа на парня, да? Точно похожа!

Я теряюсь и что-то мычу в ответ.

Варя ещё что-то говорит, но я уже не слушаю. Не слышу.

– Но суть в том, что это девушка. И что я люблю девушку. И что меня целуют женские губы и трогают женские руки. В этом вся соль, – наверное, как-то так я должна была ответить. Но вместо этого я улыбаюсь, смеюсь и обсуждаю, кто из одноклассников в какой универ поступил.

Радость обесцвечивается, развеивается в воздухе, теряется.

Нет, не поняла. Не приняла.

Ну что ж. Я на самом деле была к этому готова.

Наверное.

***

Я приехала в Мурманск на новогодние каникулы. Встретилась со всеми знакомыми и приятелями – близкими и не очень. Любовь грела меня даже на расстоянии. Казалось, что вдалеке от нёе я стала любить ещё сильнее, хотя чисто теоретически была уверена, что это невозможно.

Отнюдь.

Пришёл черёд долгожданной встречи. С Жанной мы жили в одном доме – в соседних подъездах. Ходили в один детский сад. Помню, как мы играли в северное сияние. Пародируя перламутровые росчерки на небе, мы бегали под чёрным небом, сходились и расходились.

Жанна с детства была моей лучшей подругой, а ещё она с детства ходила с мамой в церковь.

И я знала, знала, тысячу раз знала, что должна молчать.

Но ещё знала, что больше не могу так жить. Мне казалось это таким несправедливым – что мой близкий человек не знает о моей великой любви. Это было неправильно.

Мы гуляем мимо лицея, где я когда-то училась, когда я останавливаюсь и заговариваю. Достаю из кармана свою любовь, кладу на ладошку и показываю – смотри, какая красивая. Смотри, как светится. Искрится. Сияет не хуже северного сияния.

Жанна жестом меня останавливает.

– Я не уверена, что хочу это слушать.

Мне на миг кажется, что она ошиблась и сказала какую-то нелепицу. Неправильно сформулировала предложение. Перепутала все буквы алфавита и собрала их в смешном порядке.

Я беру паузу, а потом всё равно продолжаю.

– Пойми, когда она целует мою шею, я…

– Ты же знаешь, что попадёшь в ад, верно?

Жанна не угрожает. Она просто сообщает прописную истину голосом проводницы, которая предупреждает безбилетников о штрафе. Жанна ещё раз на меня смотрит, пожимает плечами, и мы двигаемся дальше.

Наверное, я должна была переживать о том, что задела её веру. Но мне кажется, что это Жанна атаковала мою религию. Ведь если я в кого и верила тогда, так это в свою любовь. Я поклонялась ей, возносила молитвы. Если бы нужно было – приносила бы девственников в качестве кровавых жертв. Я верила в свою любовь так, как древние верили в солнечную колесницу или разящую магию молнии.

И мою религию только что осквернили.

***

Я вернулась в Москву в общежитие перед Рождеством. Через несколько дней начинались экзамены, но ещё оставалось немного времени отдохнуть. Ох, ладно, чего уж тут лукавить – провести с ней.

Она приезжала на следующий день.

А в Рождество мы устроили праздничный вечер с соседками. Долго обнимались после недельной разлуки, перебивая друг друга, обменивались историями, дарили гостинцы, привезённые из дома. Карина подарила шарф, который связала её мама, – до этого подруга полгода жаловалась, что я хожу с голой шеей. Лика привезла рукодельную птичку, которую можно было повесить на ёлку. Ёлки в общежитии не было, поэтому я прикрепила птичку на скотч к облезлым обоям над кроватью.

Долго выбираем фильм. Никак не сходимся во мнениях: я категорически отказываюсь от ужастиков, которые предлагает Карина, а Лика уговаривает посмотреть стёбную комедию.

Пахнет пиццей. Пенится пиво.

– Девочки, мне нужно кое-что вам сказать.

Я решаюсь.

Так уютно, так хорошо. По-доброму и по-семейному.

Они слишком хорошо ко мне относятся – и имеют право знать, с кем дружат. Кого считают другом.

Я не должна от них такое скрывать.

Слова рождаются в глубине души, поднимаются в горло и там застывают комом. Я несколько раз открываю и закрываю рот, как рыба, выброшенная на берег.

Это последние секунды дружбы и спокойствия. Я знаю это и пытаюсь растянуть их как можно дольше.

Но они имеют право знать.

Они должны иметь возможность отказаться от общения с человеком, который им неприятен. Они заслуживают правды.

И всё равно не могу вымолвить ни слова.

Иду к тумбочке и достаю из шкатулки кольцо. Широкое, серебряное. Надеваю на большой палец правой руки – прочитала где-то, что это знак принадлежности к «теме». Левая рука – свободна, правая – занята.

Возвращаюсь на кровать, где мы расположились перед экраном ноутбука.

Молчу, дышу. Жду.

Ну, выселят так выселят. Они имеют на это право.

У меня есть право сказать. У них есть право отречься.

Лика не понимает ничего:

– И что это?

– Кольцо, – отвечаю я.

– И что это значит?

Я молчу.

Карина фыркает:

– Ох, надо же, какой демонстративный жест, – и улыбается.

– Да объясните мне кто-нибудь, что тут происходит! – требует Лика.

Карина смеётся и объясняет:

– Ну, типа лесбиянки носят кольцо на большом пальце. Правда, я не уверена, что многие о таком правиле знает. Но я слышала об этом пару раз.

Я сглатываю и жду продолжения.

Лика вздыхает:

– А, фух! А я-то уже испугалась. Так что смотреть-то будем?

– Вот это я уже смотрела, вот это тоже… – Карина невозмутимо возвращается к поискам фильма.

Я возмущаюсь:

– Э-э! В смысле? Это всё? Вся реакция?

– А что ты ещё хочешь? – Лика пожимает плечами.

– Ну… – я растерянно оглядываюсь. – Ярких эмоций. Удивления. Изумления.

Лика фыркает:

– Я тебя умоляю, ты думаешь, мы не знали?

– Ага, – поддакивает Карина.

Несколько секунд я тупо перевожу взгляд с одной подруги на другую. Не верю в то, что происходит.

– Вы знали? Что я и… Что мы встречаемся?

– Знали, – теперь они обе хихикают.

Чувствую себя дурой, но совершенно счастливой дурой. И тоже смеюсь. Радость искрится и пенится, как пиво в стаканах.

– Спасибо вам, – говорю я так искренне, как только могу.

– Было б за что. Фильм лучше выбери! – ворчат по-доброму.

И снова мне становится тепло и уютно.

И свободно дышать – впервые за последние полгода.

Так прекрасно свободно дышать.

И говорить о своей любви.

И любить.

И конечно же, дружить.