тобой я должен был в себе хранить; из памяти твоей его стереть, а мне предстояло помнить. И чтобы наверняка – имена людей, чьи жизни ты отнимал, записывать я должен был, читать о них молитву ежедневно и прощение просить за содеянное тобой. И не было такого дня, чтобы я не оплакивал жертв твоих, пусть и сами они были лишены души – преступники и бесноватые. Все их имена я помню наизусть. И начертал я их на камнях этих. Четырнадцать. Ты слышишь? Четырнадцать имен! Все камни заняты. Один остался. А дальше что? Не думал? Не можешь остановиться? Так значит и ты такой же, как все они. Ты думал, что сможешь все. Ты думал, что они – никто. А никто – ты сам. Ты – не человек, раз выдумал меня. Но я больше не могу ни жить, ни существовать под грузом четырнадцати поименованных камней, – старик коснулся слабой, дрожащей рукой моего плеча. – Забирай их все себе обратно. Твои грехи – тебе и отвечать за них.

***

Когда совсем рассвело кладбищенский сторож во время обхода наткнулся на человека в плаще и с тростью. Мертв он был. Лежал у камня на могиле старой, пятнадцатилетней давности, если судить по датам. Могила неухоженной была совсем, поросла травой. Надгробный камень покосился и расколот был. На камне том имя высечено – «Кулаков А.В.». Сторож постоял с минуту, перекрестился, и вынул всякую мелочь из карманов плаща того человека, усопшего в горе, и только потом сообщил куда следовало по законам человечьим о находке своей скорбной.