- 1
- 2
Мару Аги Эхо
В подвальном помещении допросной воздух сырой, с привкусом извести и плесени. Лампы под потолком с противным жужжанием окрашивают небольшую комнату в жёлтый цвет – в тон облупившейся краски и коричневатых подтёков на стенах и потолке. Грязный линолеум с бледным рисунком из ромбов противно липнет к подошвам. Большой металлический стул с широкими кожаными ремнями завершает убранство комнаты, но выглядит здесь неуместным: слишком чистый и новый. Перед глазами всплывает картинка: зелёное кресло в стиле хай-тек на фоне прокопчённой бревенчатой стены. Откуда это?.. Из коридора несётся гулкий топот тяжёлых ботинок солдата и шарканье пленника. – Смотри, кто у тебя сегодня на приёме, Эхо! – гремит конвоир. Я не оглядываюсь на вошедших. – Его поймали при зачистке сектора U, – добавляет ненужные подробности солдат, не дожидаясь ответа. Я мало разговариваю – все уже привыкли. Мне наплевать, кто этот человек и откуда, не нужно знать ничего, кроме ответа на вопрос из белого конверта. Сегодня он звучит так: “Кто тебя прислал?” Солдат бросает пленника на стул и грубо затягивает ремни на его груди и запястьях. Он хочет общаться и тянет время: вижу по чуть замедленным движениям рук, когда он проверяет крепления, по наклону головы, взгляду, то и дело стремящемуся к моему лицу. В конце концов солдат – невыносимо скучный и предсказуемый объект. Оставшись, наконец, наедине с пленником, начинаю двигаться и анализировать, пока – молча, без вопросов. Моя работа не похожа на чтение мыслей. Скорее на танец, в котором движения и звуки, сплетаясь, ткут повествование. Белые слипшиеся пряди пленника падают на лоб. Во рту кляп из грязной тряпки. Глаза завязаны чёрной материей. На скуле ссадина, губы разбиты. Одежда в бурых пятнах крови и грязи. Он может выдать себя чем угодно: непроизвольным кивком, тиком, судорогой, рвотным позывом, тенью, промелькнувшей во взгляде, когда я сниму повязку – от меня не ускользнёт ни одна деталь. Я вытаскиваю информацию по кусочкам, из которых складывается картинка реальности. Это лучшее, что я умею. И умею лучше, чем кто-либо. Его колени разведены, подошвы плотно прижаты к полу. Плечи не напряжены, кисти не сжаты в кулаки, дыхание спокойное – он не боится. Зайдя за спину пленника, хмурюсь: не могу понять, что он транслирует. Почуяв меня сзади, мужчина садится прямо, делает глубокий вдох и медленно выдыхает, чуть повернув голову вбок. Это интересно: он изучает меня? Снова встаю напротив. А потом резко хватаю его за волосы, оттягиваю голову назад и вбок, обнажая бледную шею со вздувшейся веной. И замираю. Это так… пронзительно красиво. По спине бегут мурашки. Отвожу его голову ещё немного назад. Пленник вздрагивает, под тонкой кожей горла дёргается кадык: видимо при таком положении головы, да ещё и с кляпом во рту, ему трудно дышать. Слегка улыбаюсь и краем глаза замечаю рисунок, показавшийся из-за сползшей горловины грязной футболки. Тонкий опрокинутый полумесяц с крошечным треугольником над ним. Татуировка расположена чётко под ключицей: рожки чёрного месяца будто подпирают кость. Память подкидывает странные фрагменты, на которых чьи-то пальцы касаются кожи вокруг точно такой же татуировки, очерчивая небольшой круг. Нос забивается терпким запахом кедровой смолы. Скулы сводит от напряжения. Я слегка ослабляю хватку под натиском чужих воспоминаний, вторгающихся в моё сознание, и протягиваю руку, чтобы сдёрнуть повязку с глаз мужчины. – Отсутствие чувства меры – кратчайший путь к провалу, – слышу за спиной хриплый голос и, опустив руки, делаю шаг назад, с трудом отрывая взгляд от пленника. – Увести! – гремит капитан, и в дверях появляется знакомый солдат. Теперь он не медлит: ловко расстегивает ремни и утаскивает пленника из допросной. На моё плечо ложится рука. Ухо щекочет щетина. Шею обдает горячее дыхание с запахом ванильного табака и крепкого кофе. Сжимаю кулаки и челюсти. Ненавижу эту часть. – Ты мой лучший дознаватель, Эхо, – капитан отстраняется, чувствуя напряжение в моей спине. – Но в последнее время ты начала терять контроль, – он говорит спокойно, но таким тоном, что спорить не станешь. Молчу, не сводя глаз с пустого стула. Не могу прогнать те яркие картинки, возникшие передо мной. – На днях ты покалечила свидетеля – он теперь ни на что не годен, просто овощ! – тяжёлый вздох. – Здесь не поле боя, Эхо, ты просто добываешь сведения. Капитан замолкает, давая мне возможность высказаться: чувствую повисшее в воздухе ожидание и продолжаю молчать. – Возможно, это отголоски ПТСР… – капитан снова стоит рядом. – Думаю, тебе нужно отдохнуть пару дней. Он не успевает вернуть руку на моё плечо – я уже открываю дверь, коротко кивнув. Отдых так отдых.Надеваю спортивную форму и выхожу во двор. В морозном воздухе угадываются нотки гари и машинного масла. На углу казарменного здания, вокруг которого лежит мой беговой маршрут, к ним примешиваются запахи столовой. Здесь всё время так: нет ничего чистого, без примесей, без двойного дна, подтекста, полутонов, намёков. Нет ничего лично твоего. Я ужасно устала от этого. Может быть, командир прав, и мне действительно стоит отдохнуть. Пытаюсь представить место, в котором хотелось бы оказаться, но не могу: перед глазами всплывают лишь унылые пустынные пейзажи за высокой бетонной стеной спецчасти. Ускоряю темп. Возможно, если сегодня пробегу достаточно, получится быстро провалиться в сон. Было бы чертовски здорово.
– Иди ко мне, – улыбка и белые волосы, падающие на глаза. Он протягивает руку, я вкладываю в неё свою ладонь и через мгновение оказываюсь в его объятиях. Целую в шею и обвожу кончиком указательного пальца татуировку в виде перевернутого месяца с треугольником над ним. Он касается моей ключицы в том же месте.
Просыпаюсь с дико колотящимся сердцем. Скатываюсь с кровати, выпутываясь из простыней. Нащупываю выключатель в ванной. Лампа над зеркалом вспыхивает, в отражении появляется моё лицо со сведёнными вместе бровями. Такое… незнакомое лицо. Живот предательски подводит. Подхожу ближе и оттягиваю горловину футболки вниз. Кожа под правой ключицей чистая, а под левой – еле заметный горизонтальный шрам, побелевший от времени. Чувствую его подушечками пальцев, как тонкий шов на гладкой материи. Таких шрамов на моём теле несколько – последствия осколочных ранений, как мне сказали в госпитале, где я очнулась три года назад, не помня даже своего имени. Снова касаюсь кожи под ключицей, вспоминая картинки из сна и в этот момент память возвращается. Я знаю того мужчину с татуировкой. Знаю, кто я такая. Как странно: ведь
- 1
- 2