Алексея:

– Слушай, Сеня, как думаешь, а есть Бог?

– Лёш, какие могут быть вопросы? Я верую. Нет – я просто всем своим существом ощущаю Его присутствие.

– А какой Он?

– Полагаю, что нашим скромным рассудком невозможно представить, какой Он в действительности.

– Хорошо. А где Он находится?

– Неправильно поставлен вопрос. Я ощущаю, что мы в Нём. Мы рождаемся в Нём, живём и мужаем в Нём. И одновременно, мы являемся Его частицами.

– Частицами Бога?

– Да, именно так, Алексей.

– Понял. А вот старшие говорят, что когда мы покинем «врата», мы перестаём быть Его частицами и, вроде бы, погибаем через некоторое время. Как же мы можем жить это время без Него?

– Мне кажется, Алексей, оттого мы и погибаем, что жить без Него нам не дано.

Здесь я привожу лишь краткий диалог, поскольку время моё ограничено в связи с неотвратимо надвигающейся бесславной гибелью. Жаль, конечно, что такое произошло, произошло именно с нами – что слепой рок занёс нас сюда…

Мы долго могли обсуждать атрибуты Бога, Его всемогущество и великую благость. Сергей, неизменно присутствовавший при таких разговорах, лишь изредка скептически пожимал плечами, строил гримасы, хмыкал и покачивал головой.

Однажды мне надоели все эти недоверчивые гримасы и покачивания головой и я раздражённо спросил у Сергея:

– Послушай, братец, чего ты всё головой качаешь? Ты хочешь сказать, что в Бога не веруешь?

В нашей компании воцарилось напряжённое молчание. Помимо нашей троицы в диспуте участвовали ещё трое или четверо наших собратьев. Сергей, видимо собравшись с мыслями, ответил мне:

– Да нет, Сеня. Пожалуй, от веры в Бога никуда не денешься, ибо тогда б мы сами были как боги. Однако все эти атрибуты, которые вы Ему приписываете – доброта, милость и прочая и прочая – Ему отнюдь не присущи. Не исключено, что он обладает как раз обратными качествами: злобностью, подлостью и агрессивностью. Хотя и это утверждение зиждется исключительно на моих наблюдениях за нами подобными, которые, согласно теории, подобны Ему.

Есть, конечно, и проявления доброты и дружеских чувств среди наших, но, в основном я могу наблюдать лишь всплески агрессии, мелочность и ненависть к себе подобным.

Все мы уже привыкли к таким нападкам на Бога со стороны Сергея и не воспринимали их всерьёз, списывая их на проявления юношеского максимализма, характерного крайней категоричностью и прямолинейностью, стремлением показать себя мыслящим иначе, чем основная масса нашего школярского коллектива.

Впрочем, я отвлёкся, буду стараться соблюдать хронологию в описании всего произошедшего с нами.

Итак, как я уже говорил ранее, мы готовились к выходу из «детского сада» и всячески старались приблизить этот момент: держали себя в хорошей физической форме, для чего без устали прыгали и носились по бесчисленным коридорам «школы», старались прислушиваться к советам старожилов, старавшихся, в силу своей эрудированности, наставлять нас на пути, полном опасностей и тревог, на который нам предстояло стать после выпуска.

Находясь в мужском коллективе, мы от старших слышали, что основным предназначением нашего существования является соединение с другим существом, которое почему-то называлось «представителем противоположного пола» (честно говоря, нам всем из этого словосочетания было понятно только слово «представитель»).

Встреча эта станет для нас абсолютно новой жизнью, превратив её в настолько непривычную для нас форму, что описать её не представляется возможным известными нам понятиями.

Некое смутное и неясное томление от возможной предстоящей встречи с неизвестным нам дотоле созданием, переполняло всё существо каждого из нас.

Кто это существо? Как оно выглядит? Что необходимо сделать, дабы реализовать себя, воплотить в жизнь смысл существования? Правда ли, что из всего выпуска самореализоваться, пережив перевоплощение, суждено единицам? – Все эти и не только эти вопросы мучили нас практически с самого появления на свет божий.

Особенно мучил меня, да и всех членов нашей неразлучной троицы, последний вопрос. Если суждено выжить только одному из нас троих, какова цена жизни уцелевшего? Получается, мы должны предать нашу дружбу, расталкивая локтями всех вставших на пути, среди которых могли оказаться и друзья? Или же мы должны благородно уступить дорогу другу, сойдя с пути и благословив его на великие свершения, которые должны привести его к цели? Но в таком случае, почему именно я, а не он должен уступить?

«Старшие» в этом нам мало чем могли помочь. Обычно они отделывались разного рода глубокомысленными замечаниями и рассуждениями, которые ничуть не рассеивали наши сомнения, но наоборот только усиливали их, зачастую погружая нас в пучину отчаяния от неуверенности за своё будущее.

Наконец, решающий день настал. Я не могу сказать с уверенностью, день это был или ночь, поскольку, как я уже ранее говорил, у нас нет понятия дня, светлое время суток мы сопоставляли с тем, что вся окружающая обстановка окрашивалась в некие красноватые цвета, которые постепенно переходили в изжелта-красноватые, а затем и вовсе гасли, оставляя нас в кромешной тьме.

Из полезной информации о нашем предполагаемом будущем старожилы нам сообщали только то, что после выхода за ворота мы должны оказаться в практически кромешной тьме и искать, таким образом, существо «противоположного пола», опираясь на свою интуицию. Правда, что такое интуиция, нам вразумительно никто объяснить не смог, что, повторюсь в очередной раз, только усиливало наши страхи и сомнения в будущности.

Так вот, в тот решающий день, раздался далёкий мелодичный перезвон, тревога обуяла весь наш многочисленный коллектив, всё пришло в волнующее кровь движение, как обычно бывало в случаях перед открытием ворот. Мы все поняли, что наступил и наш черёд пойти навстречу неизвестности.

Я с восторгом, переполнявшим мою душу, подчинился некой неведомой силе, которая подхватила меня и понесла к выходу. Я смутно помню, что произошло далее. Пройдя через горнило ворот, я очутился вместе с другими выпускниками в каком-то тёмном тоннеле. Я помню как в какой-то момент всех нас обуяла беспричинная радость, со всех сторон начали раздаваться возгласы ликования: «Свобода! Наконец-то свобода!»

С двойственным чувством – восторга от обретения долгожданной свободы и расставания с любимой alma mater – я устремился на поиски своих друзей. Двинувшись по мрачному, почти не освещаемому тоннелю навстречу потоку себе подобных, который был разбавлен некой безликой вязкой массой, которую я принял за выпускников других школ, я через некоторое время встретил светящихся от счастья друзей.

Мы молча