особенно от Стива в его помятой рубашке.

Но это не было новостью.

Сколько я себя помню, папа был безупречен каждый день своей жизни. Даже на фотографиях, на которых он держит меня новорожденную в роддоме, на нем костюм-тройка с хризантемой (любимым маминым цветком) на лацкане.

Стив усмехнулся.

— Элль, в твоей школе есть форма?

Он знал ответ на свой вопрос. Стив видел меня здесь после школы в этом презренном великолепии.

Я кивнула.

— Я ее ненавижу. Она грубая и колючая.

— Но ты в ней такая очаровательная, Пуговка Бэлль, — папа обнял меня еще крепче.

Втайне мне ужасно нравились его объятия (особенно потому, что теперь у нас двоих на всем белом свете остались только мы), но внешне я должна была поддерживать имидж двенадцатилетней девочки.

Все еще подыгрывая им в их представлении, я протянула:

— Па-ап. Ты же обещал меня так не называть.

Он театрально отшатнулся.

— Упс. Совсем забыл, — папа постучал себя по виску. — Я пожилой человек, Элль. И не могу всё упомнить.

Я толкнула его плечом.

— Поэтому ты забыл, что написал свод правил, запрещающих в выходные приводить на работу дочерей?

— Именно, — улыбнулся он.

— И поэтому забыл про мой День рождения?

«Упс».

Я не хотела этого говорить, но все утро сдерживалась. Я изо всех сил пыталась шутить, но никак не могла скрыть свою боль. Папа никогда раньше об этом не забывал. Он всегда будил меня с каким-нибудь дурацким подарком, а потом исполнял все мои желания.

Не то что сегодня.

Мне исполнилось двенадцать, и не было ни торта, ни свечей, ни даже праздничных объятий.

Вместо этого папа приготовил мне тосты, велел одеться поприличней и потащил на работу. Он часто брал меня с собой в офис, но я надеялась, что сегодня мы вместе отправимся в Центральный парк или, на худой конец, пообедаем в моем любимом тайском ресторане.

Или мне больше нельзя веселиться?

Означает ли это, что теперь, став взрослой, я должна прислушаться к его словам и начать приносить прибыль? Что пришло время применять на практике полученные в школе знания?

«Я думала, он шутит».

С другой стороны, папа ведь шутил, разыгрывая это представление. Я затаила дыхание, изо всех сил пытаясь понять, что происходит.

Стив ахнул.

— Ты забыл о Дне рождения собственной дочери? — покачав головой, фыркнул он. — Стыд тебе и позор, Джо.

— Следи за словами. Я ведь тебя и уволить могу, — сказал отец, пытаясь напустить на себя сердитый вид. Однако, в конце концов, сдался и широко улыбнулся. — Вот почему я нарушил правила и привел дочь на работу в субботу.

Я застыла, не в силах остановить переполняющее меня счастье.

«Постойте...так значит, он не забыл?»

— Чтобы… заставить ее на себя горбатиться? — округлил глаза Стив. — Мог бы и подождать, пока ей исполнится тринадцать.

Мужчина мне подмигнул.

— Дай дочери повидать мир, прежде чем привяжешь ее к этому месту.

— У нее на это будет достаточно времени, — папа крепко меня обнял и повел за собой. — Пойдем, Пуговка Бэлль.

Я закатила глаза.

— Опять Пуговка Бэлль?

— Смирись с этим, — усмехнулся он и зашагал по просторному коридору, а в его седеющих волосах отражались неоновые огни.

Из окон открывался вид на центр Манхэттена. Кабинеты генерального директора и топ-менеджеров «Бэлль Элль» располагались на высоченном сорок седьмом этаже и неизменно впечатляли меня и приводили в ужас.

Отец владел этим зданием и еще несколькими другими. Судя по школьным сплетням, он был очень богат. Однако только я знала, сколько времени и сил он вкладывал в свою компанию, и очень им гордилась. Но также боялась того, чего он будет ожидать от меня теперь, когда я стала старше.

С годами все менялось. Мое детство закончилось через два месяца после смерти мамы, наглядно показав, насколько другой будет теперь наша жизнь. Никаких больше сказок и чтения на ночь.

Никакого больше «Аладдина» и «Красавицы и чудовища».

Никаких больше фантазий.

Вместо этого папа зачитывал мне бухгалтерские отчеты и показывал каталоги одежды нового сезона. Он давал мне домашние задания по тому, как ориентироваться на нашем сайте, и научил меня определять, стоит ли покупать платье за два доллара, если мы продаем его за девятнадцать. Как рассчитать арендную плату, налоги, зарплату сотрудников и прочие накладные расходы, чтобы посмотреть, принесет ли это платье какую-нибудь прибыль (оказалось, что после вычета всех расходов в остатке получается всего двадцать центов, а этого слишком мало для устойчивого дохода).

Я с самого детства жила и дышала этой компанией. А теперь она, похоже, даже распоряжалась моим Днем рождения.

Папа остановился у своего кабинета и широко распахнул дверь, пропуская меня вперед. Пока он ее закрывал, я подошла к его рабочему столу. Мне нравился его стол. Он напоминал мне старое дерево, долгие годы росшее за нашим особняком, пока его не срубили.

Усевшись в удобное папино кресло, я принялась на нем крутиться, отталкиваясь от ящиков стола.

— Элль.

От частых вращений папина фигура начала размываться. Он не сердился. Его лицо расплылось в улыбке, и отец усмехнулся.

— Ты доиграешься, тебе станет плохо.

Я положила руки на стол и резко остановилась.

— Нет, не станет. Уроки балета помнишь? Они помогают мне сохранять равновесие.

Папа кивнул.

— Еще бы. В «Лебедином озере» ты была бесподобна.

Я улыбнулась, простив его за то, что он забыл о моем Дне рождения, потому что на самом деле, мне вполне хватало просто проводить с ним время. А где именно, не имело значения, главное, что мы вместе.

— Хочешь, чтобы я примерила что-то из детской одежды? — откинулась я в кресле. — Помогла оформить витрину глазами девушки?

Я всему этому научилась, и у меня отлично получалось.

Компания «Бэлль Элль» принадлежала семье моего отца столько лет, что я и представить себе не могла. Один из моих пра-пра — и еще много «пра» — дедушек назвал свой магазинчик «Бэлль Элль» в честь созвучного прозвища его жены, Элизабет Элеонор. Я узнала это из многочисленных исследований моей родословной и газетных статей. Это было одним из составляющих моей домашней работы: как можно больше узнать о нашем наследии, потому что в этой стране, где не было