Кенар и вьюга

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПИСАТЕЛЕ ГРИГОРЕСКУ

У каждого человека есть главное качество, своего рода доминанта его жизни.

Таким главным качеством Григореску является его неистощимая, бурная, берущая все препятствия энергия.

У Григореску темперамент журналиста. Он, не задумываясь, бросается в самые сложные путешествия, «берет», как говорят газетчики, самый трудный материал.

Он не боится подходить вплотную к жизни, подходить на то короткое расстояние, какое, как думают некоторые писатели, не дает достаточной перспективы для беллетриста и поэта. Опыт Григореску опровергает эти осторожные мысли.

Григореску, вплотную прикасаясь к жизни во всех ее аспектах — от героического и трагического до совершенно обыденного, — всюду находит те резкие детали и те верные обобщения, без которых немыслимо существование настоящей большой литературы.

Быстрый глаз и уменье схватывать почти на лету житейский материал — ценные качества писателя. Ими вполне обладает Григореску.

Но это, конечно, не все. Нужно еще свое, собственное, субъективное, быть может даже лирическое, восприятие мира. Нужны размышления, нужно познать печаль там, где она существует, а радость — именно там, где она выражена с наибольшей силой. Нужно дать правильную картину жизни, не обедняя ее, не уничтожая радости и не избегая возвышающей душу печали.

Я знаю первые рассказы Григореску, когда он был еще студентом Литературного института в Москве и посещал мой семинар прозы.

То были простые, точные по письму и очень человечные рассказы, особенно рассказ о школьном учителе. Любовь к простым людям была воспитана у Григореску с раннего детства. Он сам принадлежал к ним, он и его семья перенесли все тяготы скудного и несправедливого существования.

Сейчас, с годами, в зрелом возрасте эта любовь к простому человеку приобрела ясность и силу.

Григореску талантлив, энергичен, неутомим в своем писательском труде и предан своему народу.

В Румынии родилась новая литература. Я, к сожалению, не успел еще проследить за ней. Но я знаю своих учеников-румын. И этого вполне достаточно, чтобы с полным правом говорить о существовании в Румынии крупного отряда талантливых писателей.

Константин Паустовский

КОРОЛЕВСКИЙ КОЛОДЕЦ

Дуду Гурэделеу — невысокий сутулый старичок со сморщенным лицом, весь какой-то скособоченный оттого, что левая нога у него короче. Уже почти семьдесят лет глядят на мир его маленькие серые грустные глаза. За свою долгую жизнь он успел сменить десяток профессий и слывет среди жителей Буштенарь мастером на все руки. Полвека тому назад, когда нефть добывали из колодцев, был он землекопом: в те годы такой труд ценился высоко. С тех пор он успел поработать на всех без исключения нефтяных месторождениях в долине Праховы и лишь недавно, уже на склоне лет, вернулся в родной поселок. Сейчас он, разумеется, на пенсии, но необычное стечение обстоятельств избавило его от вынужденного безделья, и снова довелось ему заняться колодцами. Если уж быть совсем точным, вспомнить об этой позабытой профессии заставили бурные ливни прошлой весны.

Земля на холмах Иконицы напиталась влагой, набрякла, и целые склоны стали сползать в долину, унося дома и амбары. Трещины прошли по деревенскому кладбищу, по площадке новой буровой. Кренились и обрушивались нефтяные вышки, сгибались, скручивались и рвались в земных глубинах трубы, по которым поднималась нефть. Убытки были огромны. Дуду Гурэделеу вызвали в Кымпину и назначили старшим в отряде жилистых старичков — опытных землекопов. В самых уязвимых местах склона надо было выкопать несколько десятков глубоких колодцев, чтобы укрепить землю частоколом из железобетонных свай.

— Э-эх, славные были денечки!.. — рассказывает Дуду. — Зря ты тогда к нам не наведался. По всей округе такой стоял тарарам, будто война началась. На работу выходили целыми деревнями. За две недели мы заковали гору в такой железный да бетонный панцирь, что ее и Ноев потоп не смоет! Небось, как прижало, сразу про меня вспомнили! Глядишь — и старик на что-то сгодился… Только и слышно было: «Товарищ Гурэделеу, сюда пожалуйте» да «Товарищ Гурэделеу, к нам пожалуйте…»

— Дядя Дуду, а за что тебя Гурэ-де-леу — «львиной пастью» прозвали? — недоумевал я.

— Что ж тут поделаешь, раз сам «король Карла» изволил меня так обозвать, — пыхтел старик. — Королевское клеймо… Прицепится — не отстанет. Прямо как репей в ослиной гриве… Да и народ у нас такой: хлебом не корми, дай позубоскалить. Окрестят человека — так уж навеки!..

— А как это случилось, дядя Дуду, когда?

— Когда?.. Длинная это история. Придет время — расскажу.

И время пришло: неотложные дела в очередной раз привели меня в Буштенарь, и я снова бродил по серым холмам, израненным кратерами взрывов, испещренным оспинами древних нефтяных колодцев — зловещих дыр, прорытых к самому сердцу земли, в которых брошенный камень летел бесконечно долго, мерно ударяясь о буковые бревна крепежа. Посреди этого лунного ландшафта, на земле, истерзанной безудержной погоней за черным золотом, привелось мне еще раз встретиться с Дуду Гурэделеу. Под руководством старика молодые рабочие заваливали зияющие в земле ямы. Сам он казался чрезвычайно веселым и бодро семенил вокруг колодца, опираясь на свою суковатую палку.

— Чем же это вы здесь занимаетесь, товарищ Дуду? — спросил я, кивая на споро работавших парней.

— Сам, что ли, не видишь? Раны залечиваем!.. Вон как буржуи нашу землю покалечили — не холмы, швейцарские сыры после них остались… Одни дыры!

— И впрямь славная работа. То-то ты веселый ходишь.

— Эх ты, да разве только в этом дело?!. Отныне покончено с «львиной пастью». Слышишь? Покончено! Забьем сейчас вот этот колодец, и никто не посмеет больше называть меня «Гурэделеу». Ведь отсюда-то все и повелось… Садись-ка вон на ту доску. И нечего так на меня глядеть, я еще в своем уме. Это мой колодец… Я его выкопал в девятьсот девятом году. В то время был я молодым и крепким парнем, не побоялся бы с медведем один на один выйти… Отпустил, помнится, усики — чтобы старше казаться. В любой артели землекопов мне были рады. Вот в то самое время, как раз после праздника богородицы, и пожаловал к нам король Карла Первый со всей своей свитой… Перед тем несколько недель ходили по деревням герольды и охрипшими голосами орали в рупор: чтобы всюду было чисто и прибрано, дома чтоб были побелены, людям всем одеться в праздничное, а оборванцам сидеть по домам… Кулачье