лёгкому флирту, а последующее интересное положение и недолгая возня с малышнёй, не слишком тяготили их будущность. Если позволяли обстоятельства, да не пропадала охота, – можно было повторить всё тоже самое и в том же порядке. А уж затем, после несомненно износившегося взаимного интереса, возникало удобное, навязшее на зубах: «Не сошлись характерами», отстаивающее право на небрежность, опрометчивость и безалаберность, – на все вкупе и каждое по отдельности, с неизбежно болезненным расставанием чужих друг другу… людей?! А хотя бы и птиц! Какая разница.

Там,где нет любви, а один лишь только расчёт на приятное времяпровождение, не стоит ожидать ни лебединой верности. ни человеческой, простой. Такие вот… дела.

Обратной дороги нет

Мы сотканы из детских обид и не свершившихся в нашу пользу посулов. Мы, взрослые… Хотя, о каком взрослении речь, коли, не наигравшись в ту, ничем не смущённую пору, ищем схожей безмятежности тем чаще, чем дальше от нас сие, промелькнувшее будто в беспамятстве время, про которое, ежели начистоту, мы мало что помним. Но было оно, было, – со всегда ясным небом, непогодой, что весело дразнила разлетающимися на стороны многими мокрыми косицами, а не тревожила загодя все члены, как ныне, принуждая непритворно сокрушаться и морщиться, потирая больные колена.

Удерживая в клювах почек свежие букеты неглаженых листочков, весенний лес кажется покрытым нежным мхом. Без листвы, – шумной, весомой, – он чудится немым и незрячим. Солнце, выглядывая время от времени из-за грубого полотнища тучи, недолго любуется свежестью красок давно привычного вида, но всё ещё недовольное им, прячется вновь. Недостаточно солнцу повода, чтоб тратить всего себя, без остатка, с рассветного до закатного часу. Меньше, чем нужно. Бережёт себя светило.

Певчий дрозд, что не так-то прост, и себя любит пуще прочих, набирая веточек больше, чем может унести, делает то не от скупости, либо лени слетать трижды. Всякий раз, как роняет соломинку, кланяется он земле, что родила и её, и его самого. Покуда сбирает, до тех пор и благодарит. Стыдится, глупый, открыться, всё ищет повод, по-другому не умеет никак. Ну и пусть, хотя бы так.

Сотканные из мелких обид и разочарований, мы спешим перешагнуть порог детской, не осознавая, что обратной дороги нет. Ровно тоже и с колыбелью, что зовётся Родиной. Перегнувшийся через её край, падёт так низко, что уже не сможет вернуться никогда.

Жизнь текла своим чередом…

Дно пруда было похоже на голенище свалявшегося валенка, свалившегося по первому ледку в воду и позабытого там. Плотное на вид, но мягкое на ощупь дно, лаской и посулами манило к себе полупрозрачные ленты солнечных лучей, дабы упрятать их под спудом, скрутив наподобие раковин, коими любят окружать себя скользкие со всех сторон улитки.

Солнце без устали ткало палевые полотна света, не скупясь ни на шёлк чайного оттенка, ни на кант тумана с мелководья, что отделял одну штуку ткани от другой. Глядя на то, как бесконечно струились они, можно было позабыть и про студу камней, что вобрал в себя берег за долгую осень и зиму, и про ветер. Тот срывал тёплые, отутюженные солнцем покровы с округи, не дозволяя истоме овладела ею раньше летнего Николы.

– Не спи! – Терзал истекающую смолой сосну сквозняк, и она, удерживая украшенные тонким золотым узором персты почек кверху, доверчиво, сонно да согласно моргала зелёными ресницами игл, отгоняя от себя дремоту.

Невесомые водомерки скользили по воде, аки посуху, забавляясь больше собственными тенями на дне, нежели обретённым раз и навсегда умением выбираться сухими из воды.

Кубышка, расправляя затёкшие под тяжестью льда плечи, спешила прикрыть неуместную свою стать листьями, мало схожими с зеленью смоквы⁴ и время от времени вздрагивала от пузырей воздуха, которыми выдавал свою озабоченность пруд, вздыхая о чём-то, известном одному ему. Намозолив о небо глаза, водная гладь взрывалась с шумом, словно бы испуская дух, но, скоро одумавшись, отдышавшись, принималась терпеть свою жизнь дальше, принимая и в тот же час отвергая её, с негодованием и любовью.

Выстланное илом дно пруда было-таки похоже на голенище свалявшегося валенка, что мало соответствовало его сути и судьбе. В дни, когда солнцу нездоровилось, собранное в прежнее время тепло тратилось понемногу, а от воды исходил аромат свежесрезанной травы и надкушенных косулями одуванчиков.

На смену весенней холодности, в пруд приходили зелёные от утомления зноем, густые воды, что застили ото дна свет, предоставляя усугубиться и без того чрезмерной скромности рыб.

Не оглядываясь ни на кого, упиваясь настоящей минутой, стараясь не думать, не помнить, забыть о том, что следующей вполне может и не случится с нею.... жизнь текла своим чередом.

Весеннее

– Там и тут! Там и тут! Там и тут! – Твердит дятел неведомо кому с раннего утра.

Ветер, придирчивый мелочник⁵, неутомимо тряс кружево паутины тонкого шёлка с серой жемчужиной паука в сердцевине, прилаженной заместо бусины, и от того так похожей на изящный таган⁶.

Зауженные тёмные следы высохших почти что луж, как отпечатки не растоптанных ходьбой босых ног, что оставила весна, спехом пробегая по всем дорогам.

Мягкие загорелые пальчики сосны, видные из-под мохнатого обшлага рукава ветки, казалось, трогали тюль воздуха, полного шорохами, звоном и шуршанием многих крыл, да песен, коими столь богат четвёртый месяц года. Кличут его по разному: брезен, кветень, цветень, и во всяком имени чудится птичий говорок, веское словцо, а то и коленце.

Божьи коровки наспех повыбирались из земли и морщин древесной коры. Отражая солнце, румянятся земляничными ягодками на розетках из зелени одуванчика.

Красноклопы- козачки с алой, едва ли не траурной перевязью, по одиночке обследуют прохладную тень лесных тропинок, дабы немногим позже, не ожидая подвоха, попарно⁷ маршировать по ним поперёк и вдоль. А после, в неизбывной тоске, вспоминать о том, что н а б ы т ь с я с тем, кто мил, невозможно.

Раскатала весна поверх чёрной земли чистые зелёные ковры. В коротком их ворсе запутались чёрствые жуки и сделанные из розового мармелада дождевые черви. Овсянка, вымочив перья в пруду, оттерев от себя с отчаянным тщанием само воспоминание о сделанном пути, поглядывает не без интереса и на жуков, и на вывалявшихся в пыли, как в сахарной пудре, червячков, но, притомившись с дороги, довольствуется лишь тем, что они есть.

И ведь это ещё не вся весна, а лишь мелькнувший край её цветастого платка, что исчезнет из виду так же скоро, как и появился… там и тут… там и тут… там и тут…

Лоскут