Кай Гиллинджер Рынок

– Ну, чего ты стоишь, Тимош? Хватит уже смотреть на эти игрушки, пойдем! – окликал мальчика женский голос.

Он повернул голову и посмотрел на бабушку – она стояла в двух шагах от него и тянула ему руку, но в этом позыве была какая-то ненависть, как ему показалось, отчего он ещё больше, уже принципиально, не хотел к ней подходить (и уж, тем более, подавать руку), поэтому повернул голову обратно и продолжил разглядывать игрушечные фигурки. они были все такие разные – от обыкновенных солдатиков до различных странных монстров – каждая отличалась друг от друга, даже если изначально они казались ему абсолютно одинаковыми (даже солдатики – у кого нет пистолета, а у кого-то – их вовсе два), но больше всего ему понравился та фигурка странного человека в пиджаке и шляпе – его глаза будто бы отсвечивали такой едкой желтизной, а в руке его была презабавная трость, но в совокупности всё это выглядело настолько естественно, что среди всех фигурок – эта казалась самая обыкновенная; под ней висел ценник – "990 рублей". Это явно было дорого для его бабушки (для неё почти всё, что он просил, было дорого), поэтому он хотел хотя бы нас несколько секунд больбольше насмотреться на неё, чтобы затем рассказать это друзьям во дворе.

– Сколько можно тебя кричать? – бабушка схватила его за руку и повела дальше по рынку. – Ты уже такой взрослый, а думаешь о каких-то игрушках! Мы сюда не за этим пришли, ты сам это знаешь, тебе совсем скоро в школу, а у тебя даже рубахи самой дрянной нет! Видела бы тебя… – она замолкла и оглянулась на мальчишку, – Ну, и что ты молчишь как воды в рот набрал? Весь в своего отца, такой же…

Мальчик одернул руку и опустил голову – он не любил, когда бабушка говорила про его семью, а тем более – про отца. Толком она его не знала, а отзывалась практически всегда в негативном ключе, а хорошо лишь тогда, когда нужно было попрекнуть в чём-нибудь мальчика, приводя в пример его отца, для того чтобы Тим так и сделал; про мать же речь у неё заходила крайне редко, да и то, если и такое и случалось – то она тут же обрывала фразу или переключалась на другую тему по неизвестным причинам. Да и бабушкой она никакой и не была – лишь одно название, которое она выпросила у мальчишки, ибо ей не особо хотелось рассказывать о том, кто она и почему он с ней.

– Не дуйся на меня, я тебе зла не желаю, – спокойным, но до жути противным голосом сказала бабушка и пошла вперёд, не оглядываясь на внука, – нам ещё многое с тобой пережить придётся.

Тим промолчал. “Конечно, не желала она зла…”, – подумал он. А так выражаться про моих родителей и лгать – это разве не зло? Она их не знала (женщина сама об этом заявляла), а если и знала – то зачем говорить такие ужасные вещи о них? Ведь если ты знаешь человека, то обязательно и хорошее, и плохое; зачем пытаться выстроить предвзятое мнение о них? Именно поэтому мальчик исходя из такой логики нейтрально относился к ним и, казалось, если бы он встретил их, то не бросился бы навстречу или же наоборот – оскорбил их – нет, сначала бы ему пришлось узнать их поближе.

Бабушка остановилась около какого-то павильона со школьной одеждой и сказала мальчику подойти к ней, чтобы та могла предварительно на глаз примерить ему одежду.

“Она такая противная”, подумал Тим, смотря на то, как она рыскает в павильоне в поисках чего подешевле. Эта женщина никогда ему не нравилась, даже когда пыталась быть милой с ним: эти её посиделки всегда были очень шумными и, наверное, для кого-нибудь страшными из-за количества людей на кухне, но ему было абсолютно всё равно как них, так и на бабушку, поэтому он не видел смысла отвечать ей даже на банальные вопросы; лишь поначалу Тим разговаривал с ней, когда приходилось обратиться по своим нуждам, пока сам не научился их исполнять, но за это она его никогда не винила, считая, что это всё из-за них…

– Подойди сюда и накинь эту рубаху! – бабушка протянула мальчику какую-то старосоветскую белую рубашку, которая из-за своего возраста уже казалась серой.

Он молча взял рубашку и надел её поверх футболки; взглянув в зеркало, он увидел в нём кого-то нового, будто не он стоял напротив него, а какой-то взрослый мужчина и улыбался ему, а из кармана его шорт торчало что-то тёмное, но он не успел разглядеть что, так как ему нужно теперь примерить брюки к рубашке.

– Давай, надевай, не стесняйся, – улыбнулась продавщица, – ты ещё мал, чтоб на тебе кто-нибудь позарился.

Но это его никогда не волновало, ему попросту было лень это делать, но нехотя, он снял шорты и натянул брюки, самостоятельно заправив в них рубашку, вследствие чего получил похвалу от продавщицы за самостоятельность, от чего якобы засмущалась его бабушка.

“Такие меркантильные животные”, – мелькнула мысль в голове у Тима, когда тот взглянул на то, как женщины бурно спорят о цене пиджака. Но он ничего не мог с этим поделать, поэтому всё, что ему оставалось – это лишь ждать (он мог уйти, безусловно, но чтобы с ним после этого было?), когда они закончат спор и…

Наконец-то их спор был окончен и довольная бабушка вручила ему пиджак для примерки (которая толком уже ничего не решала, даже если бы он был ему мал). Мальчик надел его и взглянул в зеркало – он выглядел нелепо в этом старом тряпье, названным костюмом, и ему тотчас хотелось сорвать его с себя, но кто-то положил руку ему на плечо; Тим поднял голову и посмотрел в зеркало – позади него стоял знакомый (непонятно откуда) мужчина – он тоже был в костюме, а на его голове красовалась шляпа; мужчина показался ему настолько родным, но мальчик не понимал кого он ему напоминает, как вдруг…

Бабушка и продавщица стояли позади мальчика, в нескольких шагах, обсуждая уже что-то, что не касалось похода сюда от слова совсем: они говорили о каких-то женщинах, но так тихо, что слышно было только имена (и то – не особо разборчиво) и восклицания в сторону обсуждаемых, а затем – снова обсуждения по поводу цены этих тряпок.

– Тимофей, пойдём! – окликнула бабушка мальчика, – Нужно переодеться, чтобы твой костюм сложили, ты ведь не хочешь его сразу же испортить?

Женщина наклонилась и попыталась выдавить из себя улыбку, но это явно у неё не получалось, поэтому она поспешно поднялась и принялась считать деньги. Мальчик внимательно смотрел за тем, как бабушка перебирает купюры в руках, ворча что-то себе под нос – ей явно не хотелось ни копейки отдавать на это, но что-то внутри заставляло её это сделать; она протянула деньги продавщице. В этот же момент мальчик выхватил купюры из рук бабушки и, растолкав женщин, понесся обратно по рынку.

“Постой!”, – кричал он кому-то, всё быстрее и быстрее бежав при этом, одновременно начиная