Михаил Лаврентьев

ОПЫТЫ ЖИЗНИ

Сложилось так, что вся моя сознательная жизнь была связана с наукой. С раннего детства я помню, как у нас дома собирались знакомые отца и вели научные разговоры и споры. Хотя я мало понимал, о чем спорили старшие, но начал сознавать значимость науки, и это наложило отпечаток на всю мою жизнь.

Пятьдесят лет назад я закончил аспирантуру и с тех пор непрерывно работал как в чистой, так и в прикладной науке, участвовал в решении многих организационных вопросов. Мне довелось быть свидетелем и участником многих событий в ученом мире России; довелось видеть, как менялись лицо науки, связи между наукой и техникой, подходы к подготовке научной молодежи, отношения между учеными разных государств.

Мои воспоминания не есть подробная автобиография, они составлены из описания отдельных событий и впечатлений моей личной жизни, рассказов об ученых разных поколений.

ЧАСТЬ I

ГЛАВА 1

ДЕТСТВО, ЮНОСТЬ

Семья. Мои родители были коренными жителями Казани. Отец, Алексей Лаврентьевич Лаврентьев (родился в 1875 году), был незаконнорожденным и воспитывался в чужой семье, его детство было очень тяжелым, сам он никогда о нем не рассказывал. После гимназии он поступил в университет и жил самостоятельно, на стипендию. Мать, Анисия Михайловна Попова, родилась в 1863 году. Отец матери — солдат, навещал свою жену (мою бабушку) один-два раза каждые два года и снова возвращался в армию. Он умер сравнительно рано и оставил семью в пять человек — три девочки и два мальчика. Мои тетки рано овдовели и стали сельскими учительницами, мои дяди тоже умерли рано, они также получили образование. Мать кончила приходскую школу, до замужества работала портнихой.

Родители поженились в 1895 году, когда отец, после окончания университета, получил место учителя математики в Казанском техническом училище.

Вскоре после женитьбы отец с матерью поселились на окраине Казани, место называлось “Дача Новиковой”. Несколько слов о “Даче”. Купчиха Новикова приобрела на окраине Казани лесной массив площадью примерно в 3—5 квадратных километров, построила там около 20 деревянных домов на одну, две и четыре квартиры. Небольшая часть площади была засажена фруктовыми де­ревьями, основная часть площади осталась нетронутой в виде парка. Перед смертью Новикова завещала “Дачу” двум своим племянникам. В завещании было оговорено: 1) построенные дома сдавать, 2) ничего нового на территории не строить, а землю не продавать. Территория “Дачи” имела естественные границы — глубокие овраги, речка Казанка.

Мои родители поселились в четырехквартирном доме. Вместе с нами жили также моя бабушка, мои двоюродные сестры и двоюродный брат (их мать была сельской учительницей и поместила их у нас, чтобы они могли учиться в гимна­зии).

Сохранились в памяти бабушкины рассказы. Хотя она научилась читать самоучкой, но читала очень много и обладала исключительной памятью. Когда родители уходили (в театр, в гости), бабушка пересказывала мне романы Жюля Верна, Майна Рида, Старый и Новый завет и многое другое. Мои родители со своими друзьями очень любили катание на лодках, особенно весной в разлив, под парусами, по Казанке и по Волге. Уезжали на целый день, возвращались часто поздно вечером.

Эти годы памятны еще тем, что я заболел тяжелой формой малярии и болел более двух лет. Летом 1909 года по совету врачей меня повезли в Крым: до Симферополя — поездом, а дальше до Алушты — на лошадях. Моя мать была хозяйственной и везла с собой большой сундук (одежду, керосинку, утюги и т.п.). Сундук не один раз падал, раскрывался, вещи вываливались. Родители сильно ссорились — зачем было брать столько вещей. Впечатлений было много, особенно запомнились море с прибоем, галька. Ездили на лошадях на вершину Ай-Петри, возвращались обратно пешком, по тропкам — бегом.

Германия. В 1910 году отец успешно сдал магистерский экзамен по механике в Казанском университете и был командирован на два года за границу, в тогдашние центры математической науки — Геттинген (один год) и Париж (один год).

Выехали в том же году осенью. В Берлине была пересадка. Мать купила шляпу — широкую, круглую. Когда переходили одну из центральных улиц (Унтер-дер-Линден), ветром шляпу сдуло с головы, и мы все трое бросились за ней. Движение (большое — экипажи, машины) было нарушено, разда­лись полицейские свистки. Все же шляпу поймали, штраф за нарушение улично­го движения заплатили, родители долго спорили, кто виноват.

В Геттингене поселились в двухкомнатной квартире недалеко от университе­та на окраине города. Меня устроили в немецкую школу. Язык я знал совсем плохо, и хотя мне было десять лет, попал в первый класс, где в основном учились восьмилетние. В школе я оказался в изоляции — на меня показывали пальцем — russe, russe. Учитель также был недружелюбен. Однажды, когда я допустил не­сколько ошибок в диктанте, он несколько раз больно ударил меня линейкой по спине. Во время перемены, на школьном дворе, мои одноклассники, рассчитывая на снисхождение учителя, начали меня толкать и давать волю кулакам. Я пришел в ярость и начал лупить мальчишек и кулаками, и ногами. Больше я в школу не ходил, мне наняли учительницу — фройляйн Ротт. Кроме того, каждый вечер отец читал мне по-немецки сказки братьев Гримм. К весне я уже сносно понимал и говорил по-немецки. Установились знакомства и совместные игры в войну с мальчишками, жившими поблизости. Все же я чувствовал себя одиноким.

Вскоре после нашего приезда в Геттинген родители познакомились с русскими математиками, приехавшими из разных городов России. Среди них были Лузины (муж и жена, из Москвы), с которыми сразу установилась дружба, сохранившаяся на долгие годы. В русскую колонию ученых (математиков) так­же входили: Марчевский и Давац (ученики С.Н. Бернштейна из Харькова), Гроссман, Тернеридер Софья Израилевна (ученица Бернштейна), фон Отт (из Нижнего Новгорода). Все часто собирались у нас. Говорили о научных проблемах, о лекциях крупнейших в ту эпоху ученых таких, как Гильберт, Рунге (приближенный анализ), Прандтль (механика) и др.

Рассказывали о подходах к проблеме четырех красок. Эта проблема ставится очень просто: плоская область D разбита на n частей: D,, D2,., Dn. Требуется доказать или опровергнуть примером теорему: при любой D и любом п можно, имея краски четырех цветов, закрасить каждую Di одной из них так, чтобы граничащие