морских путешествий, а, во-вторых, такое путешествие будет связано с чрезмерными опасностями, которых я посторонюсь.

Фалес в этот момент отправил в рот последнюю из долек апельсина.

–Во всех вариантах поэм Нимиаг описывает болота и леса, в которых, если не гибли сотни тел, то задыхались тысячи душ. Он описывает даже берега, возле которых, по его словам, плескались огромные рыбьи стаи, до которых, однако, ни один не мог дойти, не рискуя «им уподобиться». Когда пища в лесах закончилась, Нимиаг и его племя – наверное, их, в таком случае, вполне можно назвать меотами, – были вынуждены сняться с места и отправиться подальше от берегов в глубины континента. Твоих географических познаний должно хватить, чтобы понять, куда именно.

Амельраб действительно был впечатлён словами Фалеса.

– Т.е. варвары, а не хетты, живут вдоль Чангура?

Фалес слабо, практически через силу улыбнулся.

– Именно поэтому я и говорю, что новости не могут тебя порадовать. Я бы даже понял, если бы они вызвали в тебе скорбь.

Амельраб кивнул, постепенно погружаясь в себя.

– Определённо, в таком случае поэмы Нимиага лучше бы не существовало. Она скрепляет хеттов лишь из-за того, что мы видим в ней себя самих, вне зависимости от полиса и континента. Но если окажется, что мы все заблуждались и переняли эпос ненавистных варваров…

Амельраб откинулся на спинку кресла, задумавшись глубоко и судорожно, как он только умел в самые тяжёлые и важные моменты.

– Я выполню свою часть договора, Фалес, как ты выполнил свою. Однако я вынужден молить тебя об очередной помощи.

Фалес строго посмотрел на малика, взвешивая его слова, явно сравнивая их и обдумывая.

– Я предполагаю, что ты сейчас скажешь. Но я дам тебе слово и не буду додумывать о тебе худшее.

– Ты – величайший из современных мудрецов, Фалес. Возможной, что самый великий, с которым только будет возможно человеческому существу говорить на этой бренной Земле. Я… Я понимаю, что никто иной во всём свете – исключая Богов, – не сможет выразить слово Нимиага лучше Нимиага, чем ты. Нам необходимо признать, что великая мудрость прошлого не может кануть в Лету только из-за сущей случайности, шутки рока, которую нам сейчас приходится выдерживать… Готов ли ты изменить некоторые описания Нимиага для… большей исторической точности?

– И эта историческая точность должна будет заключаться в описании бухты Фив? – насмешливо прищурился Фалес.

Амельрабу не нашлось, что ответить. В этот момент мудрец ил Алании оказался даже более прозорлив, чем обычно.

– Я нисколько не удивлён, Амельраб, – рассмеялся Фалес громко и звонко, как он только умел, когда действительно пребывал в хорошем настроении, – этого следовало ожидать. Говоря начистоту, именно это я и ждал от тебя. Такова, говоря откровенно, вся логика твоего мышления.

– И в чем же она заключается? – насторожился Амельраб.

– Твоя логика – это логика тирана, – лаконично бросил Фалес, – готового узурпировать не только власть, но и человеческую память.

Амельраб откинул голову чуть назад, приняв какое-то новое, более резкое выражение лица.

– Ты хочешь оскорбить меня? – сквозь зубы проговорил он.

– Нет, дурья голова. Я лишь хочу, чтобы ты не оскорблял меня, впадая в злость, когда тебе в лицо бросают ту правду, которую ты не желаешь слышать, – в глазах Фалеса, и без того уверенных и даже отчасти отливающих железом, загорелся какой-то особый, нездоровый огонёк.

…Амельраб вдруг почувствовал себя как-то нехорошо. По его лбу, несмотря на поздник час и общую прохладу, вдруг покатился каплей за каплей пот, который очень быстро начал попадать ему в глаза. Он вдруг почувствовал какой-то особый, чисто животный страх.

– Что…? – неуверенно выдохнул он.

Фалес посмотрел ему за спину и начал кивать головой, будто указывая ему, куда стоит взглянуть.

…И Амельраб увидел за своей спиной совершенно особое зрелище, ни с чем не сравнимое. На фоне его стен, покрытых тонким слоем золота и серебра, он мог отчётливо увидеть плоскость абсолютно сухого, искрящегося от перенапряжения воздуха, который будто полностью лишился своей жизни и своего основания. Будто какая-то чудесная сила, недоступная его пониманию, вытолкнула из небольшого участка пространства всю влагу, весь воздух, который только в нём находился. Будто само пространство решило покинуть своё место и отошло куда-то в сторону. Он растерянно взглянул на Фалеса, который в этот момент лукаво улыбался.

– Не зли меня, Амельраб. В мире существуют силы, которые в состоянии пересилить любую мощь узурпатора. Помни об этом.

В этот момент странное наваждение закончилось, и Амельраб практически кожей почувствовал облегчение.

– Я занимаюсь разными науками, – закончил Фалес, – и не только корабельными.

Амельраб кивнул, собираясь подключить свои дипломатические умения для завершения этого неудачного разговора.

– …Я принимаю твоё предложение. При выполнении собственных условий.

Амельраб практически лишился дара речи от удивления.

– Мудрый Фалес готов извратить вековую мудрость? Какими богатствами какого золота я смогу купить его волю?

– Самыми пустяковыми. Я и вправду неплохо знаю жизнь, Амельраб, поэтому я хорошо усвоил один урок, связанный с общением с большими мужами великих полисов – никогда не додумывать за ними. И я знаю, что, предлагая мне независимость, ты не лгал. И я этим не могу удовлетвориться.

Амельраб вопросительно взглянул на него.

– Я желаю защиты, малик. Ты знаешь, что многие люди ненавидят меня и моих учеников, практически желая нам смерти. Дав нам независимость, создай условия, чтобы мы могли продолжать свои исследования природы. Свобода и безопасность – всё, чего я хочу у тебя попросить сверх того, что мы уже получили.

В этот момент – Амельраб отчётливо это почувствовал – Фалес говорил уже не как один-единственный мудрец из далёкого города Алании, из которого его изгнали более пяти лет назад. Он знал, что сейчас в нём заговорил государственный, политический муж, коим он, собственно, всегда оставался, даже вдали от своей родины.

– Я принимаю твоё предложение, Фалес. Оно меня более чем устраивает. Как мне обращаться к твоей общине?

–Называй нас просто – Эллатом. Мы – община, и не более того. И я в ней – не хозяин, но лишь учитель, которого однажды сменит наиболее способный из его учеников.

С этими словами Фалес поднялся, выходя из-за стола.

– Эллат Фалеса, вот оно как… Но как к таким реформам отнесётся народ?

Фалес, подойдя к дверям, лишь пожал плечами.

– Я не знаю, Амельраб. Проблемы демократии меня мало заботят.

Он звучно рассмеялся, уже не сдерживаясь и давая полную волю своему