из-за стола протянул пьяным голосом, уминая запеченную рыбу и сыр:

– А что ты хочешь, жена? Фаутина ещё малая, чтобы что-то смыслить здраво, а Джовано я не буду пороть, ещё свои силы тратить, потому что это бесполезно, из него ничего путного не вырастит, хоть секи, хоть не секи, ума не прибавиться…

Дзанетта высокомерно ухмыльнулась и промолвила:

– Да, ты прав, поздно уже его воспитывать, из такой бестолочи путный человек никак не выйдет, так что Джовано, давай, садись за стол со всеми, да будь благодарен, что тебе разрешили…

…Джовано словно кипятком от таких обидных слов родителей ошпарили, удар в спину внезапно сделали, в душу плюнули они ему сейчас. Если раньше он боялся порки, что будет больно физически, то сейчас он жалел, что его не наказали. Такие унизительные слова родителей, это бесчувственная надменность родителей, этот «ожог на душе» был намного больнее и обиднее просто боли спины от розг. От этого у Джовано тихо потекли слёзы по нежному личику…

Мальчик, плача, сел за стол, стал ужинать мясным рагу и сыром, а сам не смог выдержать, когда после ужина благодарил родителей, разрыдался и убежал в свою коморку…

… Фаутина тихо зашла в коморку братика с детским наивным недоумением спросила:

– Джовано, а ты что же так расстроился? Ведь тебя не наказали, даже поужинать со всеми разрешили, что же ты плачешь?

Джовано взглянул на свою миловидную сестричку с забавными ленточками в буклях и со слезами шёпотом ответил:

– Фаутина, не обижайся, но ты ещё маленькая, тебе не понять, как обидно слышать от родителей упрёк, что из меня никто путный не вырастит. Ну, почему они сразу так жестоко решили? Чем я хуже других таких же ребят? Разве ж я настолько глупый, что не смогу освоить какую-то работу?

Фаутина не поняла обиды Джовано на родителей, лишь пожала плечиками и убежала, а мальчик долго не спал, всё думал о случившимся и мечтал: «Вот, когда я вырасту, у меня будет хорошая и интересная работа, быть может, я буду скрипачом, ведь музыка – это красиво, быть может, писателем, это очень увлекательно, сочинять что-то новое. Или, если вдруг у меня не хватит способностей быть писателем, то я буду библиотекарем, а может, даже врачом или юристом, что очень почётно, родители признают, что я стал всё-таки путным человеком. И полюбят меня, и попросят прощения, а я их с радостью прощу, и буду помогать деньгами, ведь я же люблю маму и папу…».

… Джовано не знал, что это день был не самый печальный в его жизни день, как ему показалось, что на следующее утро случится то, что расстроит его намного сильнее жестоких упрёков…

В это утро Джовано, как и обычно, встал раньше всех, наварил картошки, потом всё семейство собралось за завтраком, а после окончания завтрака малыши поспешили к своим игрушкам на ковре, а Джовано убирал со стола, мыл посуду, и как обычно, спросил:

– Мама, папа, какие сегодня будут мне в уроках задания и какие приказы будут по домашним хозяйственным делам?

Дзанетта, что стояла в невероятно пышном платье из вишнёвого шёлка с жёлтыми бантами и кружевами с высокой напудренной причёской с пером и кружевной накидкой, с прохладной надменностью в голосе ответила:

– Джовано, сегодня ты освобождаешься от всех обязанностей, потому что вчера мы пришли с ужином уже поздно и в суете не успели сказать очень важную новость. Ты покинешь родительский дом, мы вчера нашли мецената-благодетеля, очень умного благочестивого христианина аббата Гоцци, который из милосердия бесплатно даёт образование и содержит способных мальчиков из бедных семей. И сейчас у него нет воспитанника, и, к великому счастью, он согласился взять на содержание и обучение тебя! Так что ты сейчас отправляешься собирать свои вещички в сундук дорожный, потому что в пять вечера сам аббат Гоцци приедет за тобой. А что касается варки каши на обед, подметания полов и пыль протереть, всё сделает Фаутина, ничего, что мала, девочка, пусть привыкает… – тут Дзанетта сурово взглянула на дочку и скомандовала, – Так, Фаутина, я не поняла, ты что, не слышала приказа?! Чтобы кашу на обед сварила, после обеда всю посуду помыла, пыль протёрла и пол подмела!

Фаутина, смешная девчушка, всхлипнула носиком, поняв, кто теперь займёт место прислуги в доме, когда Джовано уедет к аббату, и, испугавшись чем-нибудь не угодить родителям, скорее взялась за метлу.

… А Джовано стоял с таким огорошенным растерянным выражением лица, будто ему сейчас страшилку-небылицу рассказали, он никак не мог поверить в такое предательство родителей. Конечно, он не понимал всей выгоды своей жизни у мецената аббата Гоцци, просто потому что был ещё мал, ему совершенно не хотелось расставаться с семьёй, его пугала перспектива жизни у незнакомого ему чужого человека, далеко от родительского дома. Обычная реакция ребёнка для одиннадцати лет.

«Как так?! – не мог принять эту новость мальчик, – Мои родители с такой лёгкостью меня сейчас отдадут совершенно постороннему чужому человеку на обучение, и им всё равно, что я буду скучать по ним, что, каким бы образованным и добрым не был аббат Гоцци, всё равно там я буду чужой. Что мне даже просто страшно уехать непонятно к кому и куда?!».

Тут Джовано догадался об истинной причине такой радости родителей, и с обидой прищурив большие карие глаза, спросил:

– Значит, так вы решили сплавить меня, лишний рот в семье, да?

Дзанетта с гневом крикнула:

– Замолчи, Джовано!!! Глупый мальчишка, ты не понимаешь, как тебе повезло! Всё, мы с отцом пошли, придём в пять вечера проводить тебя, а ты собирай вещи!

После чего Джузеппе и его жена ушли из дома, а Джовано со слезами обиды пошёл к себе в каморку и начал собирать свои скудные пожитки в сундук, думая: «Хм, что ж, быть может, это и, правда, к лучшему, они меня никогда особо не любили, относились равнодушно, быть может, этот аббат Гоцци хоть и не будет меня тоже особо любить, но обучит всяким наукам, и моя мечта об интересной увлекательной настоящей жизни сбудется…».

… Вечером, и впрямь, к дому Джузеппе Казановы подъехала шикарная позолоченная карета, из неё вышел пожилой морщинистый мужчина в напудренном модном парике и в церковной одежде аббата. Дзанетта сама вывела сына к нему по той причине, что Джузеппе сейчас спал у себя пьяный, и почтительно обратилась к пожилому аббату:

– Моё почтение, по-христиански благодарю вас за вашу милосердную помощь, позвольте передать вам вашего ученика, моего сына Джовано Казанова, поверьте, он смышлёный и послушный мальчик…

Джовано с явной робостью со своим сундучком в подрагивающих ручках подошёл к Гоцци, мальчик побаивался нового, и, как ему показалось сначала, строгого учителя, но тут Гоцци заметил робость и подавленность мальчика и