похлопал всадник по кобуре.

— Вона!.. — подпасок показал на отдыхающее стадо.

— Да не скотина!

— А тебе кого? — спросил пастух.

— Люди есть тут?

— А-а-а, — почесал бородку батрак. — Таперича, окромя нас, тута никого нету.

Матрос спешился, потрепал коня по холке и пустил его на траву. Пастухи повеселели — тревога первой встречи рассеивалась.

— Как живете, братишки? — спросил моряк.

— Ничево, дай бог здоровья. Ничево. Живем.

— Вы чего на меня так смотрите?! Своих не узнаете? — сказал матрос, и два ряда крупных зубов блеснули в озорной улыбке.

— Да таперича какое время. Один человек хорош, другой — плох, третий — за мил душу… Кто их разберет? А нам-то што? Мы пастухи, приглядываем скотину, и все… — говорил дед.

— А ты кто будешь? — вдруг спросил Кешка.

— А разве по мне не видно? Партизан! — ответил моряк, и снова блеснули его белые зубы. Он бросил бескозырку на траву, снял карабин и сел под тень кедра.

Пастушок одернул рубаху, подтянул штаны и весь обратился в слух и зрение, восторженно глядя на коренастую фигуру моряка. Так вот они какие, партизаны! И лицо подпаска уже выражало готовность следовать за матросом, куда он прикажет, совершать подвиги, рубить белогвардейцев. Приглаживая непослушные вихры, мальчик подсел к партизану и деловито посоветовал:

— Сними седло-то с коня! Спутай, пускай пасется!

— Спасибо, ни в солдаты, ни в матросы! — опять ввернул свою любимую поговорку матрос. — Хоть и жаль коня, а расседлать да стреножить — не рука! Не время! Да конь ученый — и так никуда не уйдет.

Матрос оглядел поляну, достал пачку сигарет и протянул старику:

— Кури, отец. Заморские… А мне дай махорочки, ежели найдется.

— Как не найтись? — ответил тот и начал возиться с кисетом.

Моряк ловко свернул цигарку, сладко затянулся и радостно заметил:

— Табачок настоящий! Ядреный! Шибко я по махорочке заскучал. Что же не пробуешь американских сигарет? Пестрые, как попугай, а силы нету. По Сеньке и шапка, ни в солдаты, ни в матросы!

Пастух с опаской посмотрел на сигареты, словно они могли взорваться, и осторожно вытащил одну.

— Кха-кха!.. — закашлялся он через минуту и отдал сигарету назад. — Не надо… Кха-кха! Как трава!

— Плохие? — спросил мальчик. — Так зачем их брать?

— Дареному коню в зубы не смотрят. У американцев взяты. Понял? — Партизан говорил отрывисто, постоянно встряхивая темным чубом. Вдруг он быстро вскочил, оглядел поляну и снова сел. — Чей скот пасете?

— Ясно дело — хозяйский, — ответил старик.

— То-то оно и есть — хозяйский. Сам жрет, а вас чесноком да сухой коркой кормит, чтобы не зажирели? Эх, ни в солдаты, ни в матросы!

Он посмотрел на висевший на подсошках закопченный котелок и продолжал:

— Ну, пасите пока. Уж скоро им отдавать концы. А если не захотят, так на абордаж возьмем. Силой заставим. Пусть улепетывают вместе с японцами да с американцами. В морской воде выкупаем. За границей пусть пресмыкаются. — Он опять окинул взглядом поляну и сбросил с толстой и короткой шеи муравья.

Кешка, разглядывая матроса, так и порывался потрогать гранату и якорь на ленточке, но не решался, — а вдруг скажет: «Чего лапаешь?»

— А как ты стал партизаном? — наконец выговорил он.

Моряк будто не слышал и спросил:

— А хозяин ваш часто приезжает на заимку?

— Та он, трястя его матери, таперича совсем не будет наведываться, — заговорил дед. — Скоро убежит… Опаску имеет супротив партизан.

— О чем же он говорит?

— При нас у хозяев не клеится беседа, — вмешался в разговор Кешка, сверкая глазами. — Болтают, мол, на базаре все дорого, мешок сеянки, говорят, большие деньги стоит. Товару в лавках мало. В Харбин хозяева бегут, — охотно делился он последними новостями. — Говорят про Колчака, про атамана Семенова да про американцев, япошек, что они плохо воюют с красными. Партизан давно, мол, нужно было выкинуть из сопок, а то скоро, говорят, все мосты повзрывают. Ездить, мол, можно только днем, а ночью — нет. И еще говорят, что японцам пришла подмога из Владивостока. Сейчас выгружаются в Никольске.

— Так, так. Подмога из-за моря пришла? — переспросил матрос. Он лихо тряхнул чубом. — А как тебя зовут, ни в солдаты, ни в матросы?

— Кешкой Башлыковым. А тебя как?

— Яков. Фамилия — Налетов! — ответил моряк. — Так ты, ни в солдаты, ни в матросы, спрашиваешь, как я стал партизаном?.. Служил в восемнадцатом году на, острове Русском на корабле «Бедовый». Видишь — ленточка на бескозырке? Ну, конечно, подняли мы красный флаг. Летом поехал в Никольск, а там в это время чехи заняли город. Нашим пришлось скрываться: кому в сопки, кому по хибаркам. Потом комитет большевиков собрал ребят из железнодорожных мастерских. Я там работать стал. Гляжу, значит, вышел седой братишка-мастеровой и говорит, что, дескать, мировая контра — Америка, Япония, Англия и прочие и прочие — помогают Колчаку, поганят нашу землю. Молодые парни по призыву большевиков должны идти в партизаны. А то, дескать, опять царя посадят на трон. Ясно? Я слушал, сидел, как на шиповнике. Думал: «Уж если падать, так с вороного коня!» Он еще махал свою речь, а я с места дал полный вперед: «Запиши в партизаны!» Меня дернули: «Пусть к концу подойдет». А я давай огрызаться: «Потом пусть пришвартовывается, а сейчас записывай! Что мешкаете? На приколе не хочу сидеть!» И к столу: «Запиши! Налетов — и баста. Да первым, смотри, запиши!»

— И сразу записали? — завистливо спросил Кешка.

— Обожди, ни в солдаты, ни в матросы! Это дело заковыристое, надо по порядку. Все зашумели. А товарищ, дай бог ему здоровья, и говорит: «Будешь слушаться командиров и не такой будешь горячий, то я велю записать тебя. Понятно?» Я обнял его и сказал, что воды не замучу.

Мальчик не сводил глаз с говорившего.

— Ну, мне пора! — Матрос быстро встал и по-морскому расставил ноги, точно на палубе корабля во время шторма.

Вскочил и пастушок, старательно одергивая рубаху, потом, кряхтя, поднялся старик. Мальчик с нескрываемой грустью следил, как партизан надел бескозырку, закинул за спину карабин и развалисто направился к коню.

— Возьми меня с собой, — тихо попросил Кешка.

— Это зачем? Кобыла — за делом, а лошонок — без дела. Ты еще мал.

— А если я партизанам хозяйских коров пригоню? Ведь мясо, поди, нужно? Верно, дедка? — набивался подпасок, а его глаза не переставали умолять: «Ну возьми, ну что тебе стоит?»

— Ты, парень, захватил бы таперича с собой несколько коровенок-то, — согласился и старик.

Моряк расплылся в улыбке.

— Никак нельзя. За этих коровенок, отец, мне взбучка будет, да и вам тоже. Пусть пасутся,