Но далее, за точкой Т2 — наступает уже окончательная смерть, вторая смерть, из которой нет возврата.

Границы анабиоза различны для различных видов живых существ. Та линия, которую я сейчас показал вам, есть кривая температуры одного вида насекомого; вы изволите видеть, насколько резки её колебания… Вот эта зелёная — кривая летучей мыши; далее — температура кролика, собаки, орангутанга. Кривая, нарисованная красной краской… её, впрочем, я не буду касаться, так как она составит предмет сегодняшнего доклада доктора Воронова.

Он снова нажал кнопку, — и публика зажмурила глаза от хлынувшего яркого света электричества.

— Мой схематический очерк анабиоза был бы неполон, если бы я не упомянул о тех трудностях, которые были связаны с опытами над теплокровными животными. Однако и это не оказалось недостижимым для науки; сначала введением в кровь угольной кислоты, а впоследствии применением более сложных способов наркоза — была достигнута возможность понижения температуры крови без вреда для животного. Таким образом, задача приведения теплокровного животного в анабиотическое состояние была разрешена с полным успехом. Ряд опытов продолжателей Бахметьева постепенно расширял район применения анабиоза: мышь, кролик, собака и, наконец, обезьяна, как я уже говорил, были вполне успешно приведены в анабиотическое состояние и затем возвращены к жизни. Открывалась очередь для… самого человека!

При этих словах оратора внимание аудитории достигло высшего напряжения. Водворилась полная тишина.

— Опасность подобного рода опытов — продолжат председатель, — и целый ряд препятствий совершенно особого характера на несколько лет задержали ход работ в этой области. Но перед человеком, стремящимся по пути науки, нет непобедимых препятствий!

Голос оратора поднялся почти до пафоса.

— Уступаю слово нашему дорогому товарищу, Ивану Александровичу Воронову, заслужившему всеобщее уважение учёного мира своими исследованиями в области изучения анабиоза и тем редким, исключительным самопожертвованием, с которым он в настоящее время собирается послужить на пользу всем нам дорогой науки.

Оратора наградили рукоплесканиями, — но трудно представить, себе, какую бурю аплодисментов вызвало появление на кафедре молодого, бледного, худощавого врача в военной форме — И. А. Воронова! Несколько минут ему буквально не давали говорить, пока звонок председателя не водворил в зале спокойствия и тишины.

II

Чем же был вызван этот восторг? И что за «исключительное самопожертвование» проявил этот молодой учёный?

Пока Воронов прочтёт свой доклад (к сожалению изложенный чересчур специальным языком), мы успеем удовлетворить любопытство читателя.

Прежде всего, следует сказать, что заслуги доктора Воронова в области применения анабиоза хоть и не представляли чего-нибудь замечательного, но были несомненны: изучение его влияния на лечение туберкулеза и других болезней, затем весьма полезные исследования о применены анабиоза в сельском хозяйстве, садоводстве и пчеловодстве, одни могли бы составить ему имя в науке. Но не это было причиной тех оваций, которые выпали теперь на долю этого учёного.

Доктор Воронов первым из людей подверг себя самого анабиозу!

До его опыта это казалось настолько смелым, настолько дерзким, что не только друзья и знакомые доктора, но и его коллеги — врачи и физиологи — пытались его остановить. О семье, конечно, нечего и говорить: старики — отец и мать, — чуть с ума не сошли от страха! Единственный человек, в котором Воронов нашел в это время поддержку, была курсистка-медичка, некая Зеленина, красавица и умница, пламенная поклонница исследований молодого учёного.

Как бы то ни было, опыт был произведён, и Воронов в течение 13 минут 42 секунд находился в анабиотическом состоянии. Два профессора и семь врачей подписали протокол этого опыта.

Испробовав на себе анабиоз, честолюбивый учёный не остановился на этом. Несколько оправившись от первого опыта (который, как известно, связан с продолжительной предварительной голодовкой), он решился возобновить его при таких условиях, которые казались сами по себе страшнее самого опыта. Дело в том, что, по мнению Бахметьева, животный организм не может находиться в анабиотическом состоянии произвольное время. Воронов, не оспаривая мнения маститого учёного, на основании некоторых собственных исследований, пришёл всё же к выводу, что продолжительность анабиотического состояния легко может быть доведена для человека до нескольких десятков и сотен лет. И вот… он задумал пролежать в анабиотическом состоянии 100 лет!

Слёзы матери, уговоры близких, даже серьёзный и многозначительный разговор с Зелениной (которая на этот раз почему-то резко изменила своё отношение к предстоящему опыту), — ничто не помогло. Воронов сделал официальное предложение нескольким учёным обществам и, между прочим, «Обществу Физиологии и Медицины».

Его идея была принята с энтузиазмом; вообще его авторитет после первого опыта вырос уже в сотни раз. Путём подписки собрана была довольно крупная сумма на производство опыта; Государственная Дума по собственному почину провела законопроект «об охранении Правительством тела человека в анабиотическом состоянии и об ассигновании на сие средств». Едва намерение Воронова стало известно, как его подхватила печать всего мира. Во всех молодой учёный возбуждал преклонение; только его семья оставалась при особом мнении.

III

Когда доклад Воронова кончился, публика ещё громче и дружнее ему аплодировала, хотя три четверти присутствовавших ничего ровно не слышали: Воронов читал невнятным и слабым голосом. Затем должно было наступить начало опыта. Выбранные лица от учёных обществ, пожелавших принять участие с профессором и доктором Вороновым во главе, а также несколько счастливцев из публики проследовали в заранее приспособленные комнаты в подвальном этаже здания, где должно было покоиться тело в анабиозе.

В одной из комнат находилась достаточно вместительная ванна для замораживания, помещённая в резервуар, наполненный льдом с солью; сложный, весьма остроумный прибор поддерживал постоянно одинаковую температуру с колебанием не более двух десятых градуса.

Наступила минута жуткого ожидания.

— Ну, смотрите, коллега, не начните брыкаться, как при первом опыте, — шутя, но заметно волнуясь, сказал профессор, получивший назначение на вновь созданную должность «Главного Консерватора человеческого тела в анабиотическом состоянии».

—