Литвек - электронная библиотека >> Александр Дюма >> Историческая проза >> Регентство. Людовик XV и его двор

Регентство. Людовик XV и его двор. Иллюстрация № 1

Регентство

I

Гроб короля. — Оскорбления со стороны черни. — Три влиятельные силы. — Госпожа де Ментенон. — Узаконенные принцы. — Герцог Орлеанский. — Портреты герцога и герцогини дю Мен. — Портрет графа Тулузского. — Портрет Филиппа II Орлеанского. — Герцогиня Орлеанская. — Законные и внебрачные дети герцога Орлеанского. — Возвращение к событиям тех дней.


Девятого сентября 1715 года, около семи часов вечера, из Версаля выехал в полном безмолвии катафалк, сопровождаемый несколькими траурными каретами; он пересек Булонский лес, окольными дорогами достиг равнины Сен-Дени и въехал во двор старинной базилики Дагоберта, доставив туда покойника, который должен был занять на первой ступени лестницы, ведущей в гробницу, то место, какое его предшественник, несомненно удивленный столь долгим ожиданием, занимал семьдесят три года.

Этим покойником, которому, в свой черед, пришлось в течение пятидесяти девяти лет дожидаться преемника, был король Людовик XIV.

Почему же останки одного из самых великих королей, каких когда-либо имела Франция, должны были проследовать по этому окольному пути? Почему их не окружала погребальная помпа, полагающаяся усопшим королям? Почему их так скрытно доставили к месту последнего упокоения?

Дело в том, что величие смерти, обычно самое могущественное из всех величий, на этот раз было так же неспособно защитить Людовика XIV от надругательств, как и величие звания.

И действительно, когда из Версаля разнеслась весть о смерти короля, Париж возликовал, как если бы он ощутил себя освободившимся от долгого рабства; народ, который так долго заставляли страдать, который угнетали, разоряли, презирали и почти ненавидели, этот народ хлопал теперь в ладоши, плясал, пел и зажигал по всему городу праздничные огни; в итоге начальник полиции, г-н д’Аржансон, тщетно пытавшийся противодействовать этому взрыву кощунства, заявил, что он ни за что не ручается, если похоронный кортеж проедет через Париж.

Вот почему погребальная процессия проследовала, причем ночью и скрытно, той дорогой, какую мы описали.

Однако народ ничего при этом не потерял: этот жадный до зрелищ народ, так долго не видевший ничего, кроме крестных ходов, поклялся, что уж такое зрелище от него не уйдет; и, поскольку аббатство Сен-Дени было конечной целью, к которой неизбежно должен был прибыть царственный труп, люди, не зная еще дня, когда Людовик XIV двинется к месту своего последнего упокоения, начиная с 6 сентября стали располагаться лагерем на равнине Сен-Дени, отделяющей Париж от королевской усыпальницы.

Около десяти часов вечера появился кортеж.

И странное дело, ни один принц крови, ни один из узаконенных принцев, ни один из вельмож, возведенных этим королем в достоинство пэра, ни один из придворных, из поколения в поколение сменявших друг друга в передних Версаля в ожидании утренней королевской аудиенции, не сопровождал этот несчастный одинокий труп, который, казалось, скорее намеревались предать какому-то неведомому поруганию, чем сопроводить к королевской гробнице.

Один только герцог Бурбонский, молодой человек двадцати трех лет, правнук Великого Конде, сопровождал покойного короля.

Из благочестия он это делал? Или желая удостовериться, что дверь склепа надежно закроется за покойником?

И потому народ, который расположился в ожидании вдоль всего этого пути и у которого, словно на ярмарочном поле, словно на базарной площади, появились там свои питейные заведения, свои места для игры и свои скоморохи, народ, который при виде хоть какой-нибудь погребальной помпы, а если и не помпы, то подлинной и искренней скорби сохранил бы, возможно, сдержанность, народ, видя такую отчужденность, понял, что ему отдали это несчастное мертвое тело, чтобы он обошелся с ним по своей воле и за угнетение отомстил поруганием.

Буйство, сопровождавшее на протяжении всей дороги траурный кортеж, у ворот Сен-Дени стало еще сильнее; люди хотели перевернуть катафалк и разнести в клочья гроб вместе с трупом, так что войскам пришлось вступить с ними в схватку. Какой-то человек высунул голову из кареты, следовавшей в кортеже, и крикнул:

— Вот уж не думал, что карнавал бывает в сентябре!

А другой толкнул двух пьяных парижан, которые скатились в канаву, заполненную грязью, и двинулся дальше, сказав:

— Это отучит вас, жабы, петь, когда заходит солнце!

Толпа и в самом деле пела: она весело пела насмешливые куплеты, распевала эпиграммы, направленные против короля, и выкрикивала угрозы, направленные против иезуитов.

А когда народ распевает песни подобным тоном, своим звучанием они сильно напоминают рычание.

Мертвое тело, доставленное в базилику, и там не избежало оскорблений со стороны этих негодяев. На следующий день на стенах церкви можно было прочитать двустишие:

Есть в Сен-Дени за ним один грешок:
Как и в Версале, в нем сердца нет, а заодно кишок!
Изображения короля тоже не смогли избежать подобного поругания; каменные и мраморные статуи были покалечены, а на стоявшей на площади Побед бронзовой статуе, которую не могли осилить ни зубы, ни когти, появилась следующая надпись:

БРОНЗОВЫЙ ТИРАН, ТАКИМ ОН БЫЛ ВСЕГДА.
Этот дикий разгул длился до следующего утра.

Оставим народ вопящим проклятия против монарха, а точнее сказать, против монархии, и посмотрим, что оставил после себя Людовик XIV.

Он оставил три влиятельные силы, две из которых были тесно связаны между собой.

Этими тремя силами были:

г-жа де Ментенон, из любовницы, как мы уже говорили, сделавшаяся женой Людовика XIV;

герцог Менский и граф Тулузский, из внебрачных сыновей сделавшиеся узаконенными принцами;

и герцог Орлеанский, законный наследник престола в случае пресечения старшей ветви Бурбонов, представленной Людовиком XV, правнуком Людовика XIV, вторым сыном герцога Бургундского, родившимся в Фонтенбло 15 февраля 1710 года, последним осколком того обильного потомства, которое на глазах повергнутого в ужас короля таяло в руках смерти.

Двумя силами, связанными между собой и имевшими одну и ту же цель, были г-жа де Ментенон и узаконенные принцы.

Цель эта состояла в том, чтобы передать все нити государственного управления в руки герцога Менского, дабы г-жа де Ментенон продолжала пользоваться в период регентства тем влиянием на политические и религиозные дела, какое Людовик XIV позволил ей приобрести в последние годы своего