как он выражается, настроение парижан. Должно быть, он поздно вернулся и, чтобы меня не беспокоить, лег спать в своей холостяцкой комнате.

— Ну и если он в хорошем расположении духа и я заговорю с ним о ваших долгах, а он спросит, насколько они велики, что мне ему сказать?

— Ах, Бурьенн!

И Жозефина спрятала голову под одеяло.

— Стало быть, сумма ужасна?

— Она огромна!

— Ну так сколько?

— Я не решаюсь вам сказать.

— Триста тысяч франков?

Жозефина вздохнула.

— Шестьсот тысяч?..

Новый вздох Жозефины, еще более надрывный, чем первый.

— Признаться, вы меня пугаете, — сказал Бурьенн.

— Я всю ночь провела в подсчетах вместе с моей хорошей подругой, госпожой Юло, которая прекрасно разбирается в таких делах, тогда как я, да вы и сами знаете, Бурьенн, ничего в этом не понимаю.

— И вы должны?..

— Более миллиона двухсот тысяч франков.

Бурьенн отскочил назад.

— Вы правы, — промолвил он, на сей раз без всякой улыбки, — первый консул будет в ярости.

— Но мы признаемся ему лишь в половине долга, — сказала Жозефина.

— Так не годится, — произнес Бурьенн, покачав головой. — Раз уж на то пошло, советую признаться во всем.

— Нет, Бурьенн! Нет, ни за что!

— Но как вы добудете другие шестьсот тысяч франков?

— О! Ну, во-первых, я больше не буду делать долгов, от этого чересчур большие неприятности.

— Но другие шестьсот тысяч франков? — настаивал Бурьенн.

— Я выплачу их понемногу из своих сбережений.

— Вы не правы; поскольку первый консул не ожидает услышать о чудовищном долге в шестьсот тысяч франков, шуму из-за миллиона двухсот будет не больше, чем из-за шестисот. Напротив, чем сильнее будет удар, тем сильнее он ошеломит его. Он даст миллион двести тысяч франков, и вы навсегда рассчитаетесь с долгами.

— Нет, нет! — воскликнула Жозефина. — Не настаивайте, Бурьенн! Я знаю его, он впадет в свойственную ему бешеную ярость, а я совершенно не могу выносить его грубость.

В эту минуту послышался звонок, которым Бонапарт звал рассыльного, несомненно для того, чтобы узнать, где Бурьенн.

— Это он, — промолвила Жозефина, — он уже в кабинете. Идите скорее к нему, и, если он в хорошем расположении духа, вы…

— Миллион двести тысяч франков, не так ли? — спросил Бурьенн.

— Нет! Во имя Неба, шестьсот тысяч и ни су больше!..

— Вы так решили?

— Я вас об этом прошу.

— Ладно.

И Бурьенн бросился вверх по небольшой лестнице, которая вела в кабинет первого консула.

II КАК СЛУЧИЛОСЬ, ЧТО ВОЛЬНЫЙ ГОРОД ГАМБУРГ ОПЛАТИЛ ДОЛГИ ЖОЗЕФИНЫ

Когда Бурьенн вошел в большой кабинет, он застал первого консула возле письменного стола читающим утреннюю почту, которая, как мы сказали, была уже распечатана и просмотрена Бурьенном.

На первом консуле была форма дивизионного генерала Республики, то есть синий редингот без эполет, с золотым шитьем в виде лавровых ветвей, замшевые короткие штаны в обтяжку, красный жилет с широкими лацканами и сапоги с отворотами.

Услышав шаги секретаря, Бонапарт слегка обернулся.

— А, это вы, Бурьенн, — сказал он. — Я звонил Ландуару, чтобы он позвал вас.

— Я спустился в покои госпожи Бонапарт, генерал, полагая, что застану вас там.

— Нет, я спал в большой спальне.

— О, — воскликнул Бурьенн, — в кровати Бурбонов!

— Да, конечно.

— И как вам там спалось?

— Плохо; доказательство же этому состоит в том, что я уже здесь и вам не пришлось меня будить. Постель там для меня слишком мягкая.

— Вы прочли те три письма, что я отложил для вас, генерал?

— Да. Вдова старшего сержанта консульской гвардии, убитого при Маренго, просит меня быть крестным ее сына.

— И что следует ей ответить?

— Что я согласен. На крестинах меня заменит Дюрок; ребенка назвать Наполеоном, матери назначить пожизненную ренту в пятьсот франков, которая затем перейдет к ее сыну. Так ей и напишите.

— А что ответить женщине, которая, веря в вашу удачу, просит назвать ей три выигрышных числа для лотереи?

— Это сумасшедшая. Но, коль скоро она верит в мою счастливую звезду и, по ее словам, никогда прежде не выиграв, уверена, что ей повезет, если я назову три числа, ответьте ей, что в лотерею выигрывают лишь в те дни, когда ставки на нее не делают, доказательством чему служит то, что, ни разу не выиграв в те дни, когда ставки она делала, ей удалось выиграть триста франков в тот день, когда сделать это она забыла.

— Стало быть, я пошлю ей триста франков?

— Да.

— А последнее письмо, генерал?

— Я начал читать его, когда вы вошли.

— Продолжайте, оно будет вам интересно.

— Прочитайте его мне; почерк дрожащий, и он меня утомляет.

Бурьенн, улыбнувшись, взял письмо.

— Я знаю, что заставило вас улыбнуться, — сказал Бонапарт.

— Сомневаюсь, генерал, — возразил Бурьенн.

— Вы подумали, что тот, кто разбирает мой почерк, в состоянии разобрать любой почерк, даже кошек и прокуроров.

— Признаться, вы попали в самую точку.

И Бурьенн начал читать.

«Джерси, 26 января 1801 года.

Я полагаю, генерал, что теперь, когда Вы вернулись из Ваших великих походов, не будет бестактностью прервать Ваши каждодневные труды, дабы напомнить Вам о себе, ибо, хочется верить, мое восемнадцатилетнее пребывание в Аяччо не полностью изгладилось из Вашей памяти. Однако, возможно, Вы удивитесь, сколь незначительно обстоятельство, служащее темой письма, которое я имею честь писать Вам. Вы ведь припомните, генерал, что, когда Вашему покойному отцу предстояло забрать Ваших братьев из коллежа в Отёне, а оттуда отправиться в Бриенн, чтобы навестить Вас, у него не оказалось наличных денег; он попросил у меня двадцать пять луидоров, которые я с удовольствием одолжил ему. После своего возвращения он не имел возможности вернуть их мне, и, когда я покидал Аяччо, Ваша матушка надумала продать кое-какое столовое серебро, чтобы вернуть мне долг. Я отверг подобное предложение и сказал ей, что она расплатится, когда будет в состоянии сделать это, и что я оставлю г-ну Суире расписку Вашего отца, так что срок уплаты она вправе перенести по своему усмотрению. Я полагаю, что ей так и не представился благоприятный момент для того, чтобы, прежде чем грянула Революция, осуществить свое желание.

Вы сочтете странным, генерал, что из-за столь скромной суммы я отрываю Вас от Ваших трудов, но положение мое настолько тяжелое, что эта ничтожная сумма стала теперь для меня значительной. Изгнанный из отечества, я был вынужден искать прибежища на этом острове, пребывание на