д'Альбре обрела радость привезти своего сына в Беарн.

Возвращение юного принца в его королевство стало настоящим праздником. К нему прибывали депутации из всех краев, его приветствовали на всех наречиях и под­носили ему всякого рода подарки. В числе этих депута­ций, произносивших приветствия и подносивших ему подарки, он принял посольство обитавших в окрестно­стях Коараза крестьян, которые послали ему сыры. Тот, кто должен был произнести поздравительную речь, имел несчастье взглянуть на принца, перед тем как начать свое приветствие, и, не найдя сказать ему ничего другого, произнес:

— О, красивый парень! И до чего же он подрос! Нет, но каков приятель!.. И как подумаешь, что ведь это бла­годаря нашим сырам он стал таким рослым и краси­вым!..

Тем временем не замедлила разразиться война между католиками и гугенотами, поводом к которой стали казнь советника Анна Дюбура и побоище в Васси. Молодой принц получил в этой войне боевое крещение, находясь под началом принца де Конде; однако рассказывать об этом не входит в нашу задачу, это дело историков.

Упомянем лишь одно обстоятельство: наш юный ко­роль Наварры, который, стоило ему распалиться, сра­жался превосходно, от природы не был храбр; когда он слышал крик «Враг наступает!», внутри него, в области кишок, происходило сильное волнение, с которым он не всегда мог совладать.

В стычке при Ла-Рош-л'Абейле, одной из первых, в которых ему довелось участвовать, он, ощущая, что, несмотря на его твердую решимость вести себя храбро, тело его дрожит с головы до ног, хотя бой происходил довольно далеко от него, воскликнул:

— Ах так, жалкая плоть, ты дрожишь? Что ж, кля­нусь святым чревом, я заставлю дрожать тебя в настоящем деле!

И, не обращая внимания на мушкетную стрельбу, он бросился сквозь нее в настолько опасное место боя, что два его друга, Сегюр и Ла Рошфуко, не понимая, зачем он хочет туда попасть, сочли его сошедшим с ума и с риском для собственной жизни устремились туда сами.

Колиньи отыскал Генриха Беарнского в Ла-Рошели. Великий политик, честнейший человек и высоконрав­ственный протестант, он устремил свой ясный и глубо­кий взгляд на мигающие и растерянные глаза молодого беарнца и, когда настал день битвы при Монконтуре, запретил ему сражаться в ней. Несомненно, опасаясь потерпеть в ней неудачу, Колиньи хотел оставить юного принца незапятнанным этим поражением. Побежденная без Генриха Беарнского, протестантская партия воспря­нула бы при первом же успехе, которого добился бы этот горный князек.

Так что Генрих во всеуслышание кричал, что он вы­играл бы эту битву, если бы ему позволили в ней участво­вать. Именно этого и желал Колиньи.

Всем известно, чем закончилась эта третья граждан­ская война. Гугеноты были разбиты, принц де Конде убит, а королева Екатерина возымела мысль одним уда­ром покончить с еретиками в королевстве. Она сделала вид, что страстно желает мира, заявила, что это безумие, когда французы истребляют друг друга, в то время как истинные враги Франции находятся в Испании, и пред­ложила вождям гугенотов пойти на мировую. Будет заключен брак, о котором уже давно договорились Карл IX и Жанна д’Альбре; короля Наварры женят на Маргарите Валуа, и, объединившись не только как союз­ники, но и как братья, католики и протестанты совместно выступят против Испании.

Жанна д'Альбре отправилась в Париж, чтобы прощу­пать почву. Что же касается Генриха, то он удалился в Гасконь, ожидая, что мать напишет ему, когда он сможет без страха явиться к королевскому двору.

Генрих получил ожидаемое письмо и отправился в Париж. Колиньи приехал туда еще прежде него. Так что в руках королевы-матери оказались все ее враги.

Осуществление губительного замысла началось с коро­левы Наваррской.

Однажды, проносив в течение часа надушенные пер­чатки, подаренные ей Екатериной Медичи, Жанна д'Альбре ощутила недомогание. Вскоре недомогание это стало настолько серьезным, что Жанне д’Альбре стало понятно, что она умирает. Она продиктовала завещание и послала за сыном.

Посоветовав ему остававаться твердым в вере, она скончалась.

Генрих полагал, что он и сам умрет от горя; он обожал свою мать и после ее смерти несколько дней провел вза­перти, отказываясь принимать кого бы то ни было.

Тем не менее однажды ему доложили о приходе короля. На этот раз он был вынужден отворить дверь. Карл IX лично явился к своему кузену, чтобы вывести его из этого уединения и взять с собой на охоту.

Это был приказ, и Генрих повиновался.

Восемнадцатого августа все было готово к венчанию, и венчание состоялось.

Следующие четыре дня прошли в турнирах, пирах и балетах, которыми король и королева-мать были погло­щены настолько, что казалось, будто они потеряли сон.

Двадцать второго числа того же месяца, когда адмирал шел из Лувра в свой дворец на улице Бетизи, в него выстрелили из аркебузы, заряженной двумя пулями; одна 16

из этих двух пуль раздробила ему палец, а другая серьезно повредила ему левую руку.

Король, казалось, был в ярости, а королева-мать пре­бывала в отчаянии.

Дело обстояло куда серьезнее, чем в стычке при Ла-Рош-л'Абейле. И потому Генрих, видя, в каком направлении разворачиваются события, испытал силь­ный страх. Он заперся в своих покоях, куда его пришли навестить два его друга, Сегюр и Ла Рошфуко, и Бове, его новый наставник.

Все трое попытались успокоить его, но на этот раз Генрих без всякого стеснения дрожал всем телом. Он не только не желал быть успокоенным ими, но еще и делал все что мог, чтобы напугать их самих.

— Оставайтесь возле меня, — говорил он им. — Не будем расставаться, и если мы умрем, то умрем вместе.

Однако они, никоим образом, не желая ему верить, настаивали на том, что им следует уйти.

— Что ж, поступайте, как вам угодно, — сказал им Генрих. — Юпитер лишает зрения тех, кого он хочет погубить!

И он попрощался с ними, обняв их; но, обнимая их, он внезапно лишился чувств и упал на пол.

Оба молодых человека и наставник бросились подни­мать его. Он был без сознания.

Они положили его на кровать, и он оставался на ней целый час, не подавая признаков жизни. Спустя час он пришел в себя и открыл глаза, но почти сразу же закрыл их снова.

Молодые люди сочли, что лучшим лекарством в случае подобного приступа будет сон. И они увели с собой Бове, оставив принца в одиночестве.

Следующий день был 24 августа.

В два часа ночи Генрих был разбужен лучниками, при­казавшими ему одеться и отправиться к королю.

Он хотел взять с собой свою шпагу, но ему запретили сделать это.

В комнате, куда его привели, он застал принца де Конде, подобно ему лишенного