Денис Прохор Алмазная голова

Снаружи жара была привычная. Июльская. Донецкая. С белесыми и жирными отливами по небесным краям, а в центре между шерстяными облаками кружило, скрипело белоснежное солнце. Наматывало на себя очень важный, но в целом, лично ему, ненужный день. А внутри жара была особая. У жары было имя. и звали ее Дезик. В тесной кабине вишневой Нивы это ощущалось… Ох, как это ощущалось! Хек прятал свой мясистый бульбастый нос в мокрую балаклаву. Рулил одним глазом, свернув лицо и шею в открытое окно. Напевал про себя, чтобы справиться, Кузьму Скрябина.

– Іде маршрутка, як велика собача будка. На дорози всіх підрізае, бо шансон в салоне рубае. Владімірскій централ. Владімірскій централ. Владімірскій централ. Владімірскій центра-тра-тра-тра-тра-трал!

Ни балаклава, ни Кузьма Скрябин не справлялись. Дезик потел и пах, как заплесневелый носок. Не смотря и вопреки. А еще он спал. Мирно себе похрапывал, разбросав пухлые красные щеки по узким плечам и тревожной бабьей груди. Из-под кевларовой каски с сеточкой бежали тонкие ручейки прозрачного пота. По лицу, за воротник пиксельного кителя, по румяной шее и вниз. От одного его вида Хека бросало в дрожь. А Дезик ничего. Храпел, вонял. И вонял и храпел. Хек плоть от плоти киевской Троещины терпел и не гукал. Тем более Дезик свой. С одной грядки. Вместе до войны метадоновыми закатами и рассветами барыжили и на войне теперь вместе. Барыжат даже лучше. Такие закаты! Такие рассветы! Можно Дезика потерпеть. Даже нужно. Даже двух. Трех Хек не потянет при всей своей чувственной многовекторности. Душа не отвалится (нечему), а нос отвалится. Хек собрал во всех уголках высохшего рта комочек вязкой ленивой слюны. Плюнул ловко в мимо проходящий желто-серый день. Нива съехала с кривого и горбатого проселка. На спидометре стрелка поехала вправо. Свежеотжатые, «сепарские» шины давили озорно и весело рыжую пшеничную толпу. Машина, порезав пополам фермерское поле, въехала со всего размаха в заросший специальным донецким лесом овраг. Хек резко нажал на тормоз и вслед за машиной качнулся вперед. Рядом о приборную доску мягко стукнулась кевларовая каска. Дезик не проснулся. Хек вышел из машины. Закурил и присел на поваленый и влажный ствол меченого синим лишайником дерева. Докурить не успел, как сзади услышал.

– Толик! Толик! Голова алмазная!

– Да я, я. – Хек нервно улыбался и одновременно пытался выбраться из медвежьих горячих объятий. – Ну все, все. Все проверил? Почки, печень? Ливерок на месте?

– А то. – Наконец, Лясик отстранился и напоследок крепко вдарил Хека со всей дури по плечу. Хек поморщился.

– Ля, ты воин, вася. Алмазная голова. – Лясик восхищался. Колыхался вокруг Хека своим безмерным из сальных разномастных шариков сбитого туловища. Лясик подготовился к встрече. Был в парадной говяжьего цвета алкашке, синих трениках с худыми лампасами и резиновых пляжных шлепках. Хек заглянул Лясику за плечо. Велик был на месте. Красная «дамка» – краса и гордость Лясика. С сидушкой от маунтинбайка и двумя корзинами спереди и сзади и круглым фонарем на руле. Хек немного расслабился. Теперь весь Лясик был на месте. Его дядька по матери. На голову хорошенько треснутый, но добрый и безобидный.

– Ля, у тебя каска, вася. Автик еще.

Хек терпел стоически. Глядел вперед, не мигая, пока Лясик щупал, лазил по нему руками-мурашами. Покрутил зеленую немецкую красивую гранату на бронике. Вытащил сигареты, а за кожаный бумажник получил по мозолистым, расплющенным вечным трудом, лапам.

– Все. Тихо. Тихо, Лясик-карасик. Садись, а я присяду. – Лясик сел рядом с Хеком, потом поднялся.

– От я, алмазная голова! Сейчас, Вася.

Лясик побежал к велосипеду. Резиновые шлепки звонко били по грязным окаменевшим пяткам. Назад Лясик вернулся с пакетом. Из него торчали твердые с серыми переливами рыбьи хвосты.

– Держи, Толик.

– Что это? Ох, Лясик.

– А то.

– Лещики-братики. – Хек сунул нос между сушеными рыбьими хвостами и вдохнул с наслаждением.

– Ля ты, шляпа! – Лясик отобрал пакет у Хека. – Разлупи глаза свои. Толик. Какие лещи, когда это акулы. Ля, какая будка. Ля. Ля. Ля.

– Ля-ля-ля. – притормозил радость Лясика Хек. – А пиво, Лясик? Рыбонька без пивонька, алмазная твоя голова?

– Секу-кундочку! – предупредил Лясик. Сбегал к велосипеду и вернулся с темным бочонком в руке.

– Что это? – Хек взял бочонок в руки и прочитал. – Охота крепкое. Москальское что-ли?

– А другого теперь и нету. – Лясик свернул коричневую пробку и сделал щедрый и долгий глоток. Передал бочонок Хеку.

– Нормально. По мозгам лупит галоперидолом.

– Да? – переспросил Хек. Попробовал и согласился.

– Могучий ерш. Твороги наши лютуют. Теперь акул пощиплем.

– А братик твой? – Лясик махнул головой.

– Хай спит. – Хек стукнул от души пару раз по дереву аппетитной рыбьей тушкой.

– Не проспался еще? – спросил Лясик.

– Не дай бог, проспится. – ответил Хек.

Они передавали друг другу стремительно пустеющий бочонок. В пакет летели чешуя, хвосты и кости. Лясик радовался, что повидались и Хек радовался. Такого Лясика сложно было раздобыть специально.

– Да у нас и не было ничего на поселке. Шмальнули из танка на 8 марта, а потом гуманитарка поехала. Маме по 10000 рубликов каждый месяц щелк-щелк. Говорят, ферросплавный наш запустят.

– Ну. – не поверил Хек. – Такую свиноту здоровую? Каким это каком? Я же помню. В 96 году батька мой гикнулся и ферросплавный сразу.

– Не знаю. Говорят. – Лясик пил пиво красиво. Протяжно, с кадыком гулякой.

– Вообще весело у нас теперь на поселке.

– Весело?

– Угм. Никого же не было раньше. Все поуехали. Ты уехал. Кто остался? Я, алмазная голова, еще два-три васи. Изюмки в булке пенсов. Понял, да? Теперь не то. Вообще не то. Народу. Людей. Всё дрожит, гремит. Короче, Россия. Всё время куда-то едет. Лянь, что есть.

Лясик вытер жирные руки о треники.

– Че за Илон Маск? – спросил Хек.

На ладони у Лясика лежала черная штука. На вид кусок толстой проволоки согнутой пополам.

– Тувинец один подогнал. Ну из Тувы. Варган называется. Лянь.

Лясик засунул этот варган себе в рот, оставив снаружи металлический язычок. Лясик бил по язычку пальцем. Звук выходил слабый, нестройный, но Лясик помогал ему собственным мычанием. Чего-то такое все равно получалось.

– На попробуй.

– Не, не. – быстро отказался Хек. – Я покушал, спасибо. Военных, значит, много на поселке?

– Куда там. – отмахнулся Лясик. – Комендатурит пара человек и Стекольника охраняют. Нашего Иваныча.

– Не ушел Стекольник с нашими? – удивился Хек. – Вот жучелло!

– Иваныч такой. – с уважением сказал Лясик. – Говорит, я не ваш и не наш, я поселковый. А че? Не немцы же.