появилась в Париже, и изложим тогда все подробности этой выдумки о подмене детей, рассказ о которой прерываем теперь для того, чтобы проследить за юным герцогом де Валуа в первые годы его жизни.

Его гувернанткой была г-жа де Рошамбо, а младшей гувернанткой — г-жа Деруа. Когда он достиг пятилетнего возраста, ему по рекомендации г-на де Бюффона дали в воспитатели г-на де Боннара, пользовавшегося среди эротических поэтов того времени определенной известностью как сочинитель мадригалов и катренов.

В ту эпоху все были поэтами, даже Тюрго, которому вскоре предстояло стать министром; правда, звание поэта ни к чему не обязывало; люди были поэтами in partibus,^[1] как в наши дни и на наших глазах г-н де Фрессину был епископом Гермопольским; они получали доходы, но не исполняли никаких обязанностей.

К несчастью для г-на де Боннара в доме герцога Шартрского действовало влияние, уравновешивающее его влияние: то было влияние Фелисите Стефани Дюкре де Сент-Обен, графини де Жанлис.

Графиня де Жанлис, состоявшая в браке с графом Брюларом де Жанлисом, который позднее стал маркизом де Силлери, была племянницей г-жи де Монтессон; благодаря влиянию своей тетки, которая, как мы рассказывали, стала супругой деда юного принца, она получила должность придворной дамы герцогини Шартрской, и в 1788 году ей было поручено воспитание принцессы Аделаиды; как только она заняла это место, к ее обязанностям присоединилась еще одна, которую герцогиня никак не ожидала; так что в доме герцога Шартрского г-жа де Жанлис почти открыто пребывала в двойном качестве: как учительница дочери и как любовница отца.

Позднее, из письма герцогини Орлеанской, мы увидим, сколько страданий приносила ей эта связь.

Госпожа де Жанлис весьма не любила г-на де Боннара, и причиной тому, несомненно, было поэтическое соперничество. И, хотя через год после назначения шевалье на должность герцог Шартрский сказал г-ну де Бюффону: «Я рад увидеться с вами снова, сударь, чтобы поблагодарить вас за выбор, к которому вы нас подтолкнули; все кругом хвалят нас за него», спустя три года г-н де Боннар лишился ее, поскольку, как говорит в своих «Мемуарах» г-жа де Жанлис, все сознавали, что ему присущи ошибочные методы преподавания и не принятые в приличном обществе манеры.

Так что юный герцог де Валуа оказался без наставника.

И тогда в голову герцогу Шартрскому пришла странная мысль сделать наставником своего сына г-жу де Жанлис.

Чтобы с наибольшим удобством исполнять обе должности, которые она занимала в доме герцога Шартрского, г-жа де Жанлис жила в монастыре Бельшасс. По ее собственным планам ей построили в монастырском саду очаровательный павильон, который сообщался с монастырем посредством зеленой галереи.

Как-то раз герцог Шартрский явился, как обычно, между восемью и девятью часами вечера, в Бельшасс. Мы выделили в этой фразе два слова, поскольку позаимствовали их как занятный штришок у самой г-жи де Жанлис. Госпожа де Жанлис была одна; герцог Шартрский завел разговор о воспитателе для своего сына и попросил г-жу де Жанлис помочь ему с выбором.

Госпожа де Жанлис тотчас же назвала г-на де Шомберга.

— Нет, — ответил герцог Шартрский, — он сделает моих детей педантами.

— Тогда, — сказала г-жа де Жанлис, — возьмите шевалье де Дюрфора.

— Его тем более нельзя, он сделает их спесивыми и напыщенными.

— Возьмите господина де Тьяра.

— Он чересчур легкомысленен и никоим образом не будет заниматься их воспитанием.

— Ну тогда, — рассмеявшись, сказала г-жа де Жанлис, — возьмите меня.

— А почему нет? — ответил герцог Шартрский.

Госпожа де Жанлис утверждает в своих «Мемуарах», что хотела всего лишь пошутить, и настаивает, что никакие предыдущие разговоры не могли породить у нее мысли о том, что принц предназначил ее для занятия этой должности.

Читатель вправе поверить во все что угодно, однако мы нисколько не ручаемся за правдивость г-жи де Жанлис.

Во всяком случае, восклицание «А почему нет?» герцога Шартрского не ушло в пустоту.

«Я увидела возможность чего-то необычного и славного, — говорит г-жа де Жанлис, — и захотела, чтобы она осуществилась».

Так что она никоим образом не стала возражать герцогу Шартрскому и, напротив, призналась ему, что он зародил в ней горячее желание, чтобы это предложение, каким бы странным оно ни могло показаться, не было шуткой.

— Ну что ж, вопрос решен, — заявил герцог Шартрский, — и вы будете их воспитателем.

И в самом деле, в это время у герцога Шартрского родились еще два сына, получившие титулы герцога де Монпансье и графа де Божоле.

Герцог де Монпансье родился 3 июля 1775 года.

Граф де Божоле — 7 октября 1779 года.

Речь теперь шла лишь о том, чтобы получить согласие короля. Никто толком не знал, как он воспримет возможность подобного нарушения законов этикета; король не слишком любил герцога Шартрского и не так уж уважал г-жу де Жанлис.

Так что, когда герцог Шартрский, явившись с визитом к королю, стал объяснять ему, какого рода разрешение он у него испрашивает, Людовик XVI промолвил:

— Воспитатель или воспитательница — назначайте, кого вам угодно.

А затем, повернувшись спиной к герцогу Шартрскому, он произнес достаточно громко, чтобы быть услышанным:

— К счастью, у графа д’Артуа есть дети!

С этого времени воспитание детей герцога Орлеанского, как девочек, так и мальчиков, было полностью доверено г-же де Жанлис.

Девочки жили вместе с ней в Бельшассе; туда же ей привезли и мальчиков.

II

Руссо, незадолго до этого умерший, был в то время модным философом; никто не читал «Эмиля», но все о нем говорили. Госпожа де Жанлис решила воспитывать своих достославных учеников по методе Жан Жака.

Это означает, что она намеревалась сделать из них прежде всего человеков; принцами они должны были стать во вторую очередь.

Удивительное предвидение судеб, уготованных трем братьям, ибо словно к ним обращены следующие строки, написанные Руссо:

«В естественном порядке, поскольку все люди равны, их общее призвание — быть человеком; и всякий, кто хорошо воспитан для этого призвания, не может быть дурным исполнителем в тех призваниях, какие связаны с ним. Пусть предназначают моего воспитанника к тому, чтобы носить саблю, служить Церкви, быть адвокатом, — мне все равно.

Прежде призвания, уготованного ему родителями, природа зовет его к человеческой жизни. Жить — вот ремесло, которому я хочу учить его. Выйдя из моих рук, он не будет, признаюсь, ни