летели по пути, проложенному двумя их старшими братьями, чтобы продолжить и развить дальше начатое ими дело.
«Как жаль, — подумал Широков, — что мы не можем увидеть их, обменяться взглядом, улыбкой, пожелать счастливого пути».
— Услышим ли хоть одно слово? — спросил он.
— Безусловно нет, — ответил Гедьонь. — Самая длинная фраза прозвучит в доли секунды. Ведь мы летим к ним навстречу со скоростью, почти равной скорости радиоволны. А если учесть и их скорость…
И только успел он произнести последнее слово, как все поняли, что долгожданная встреча уже в прошлом. Когда она произошла? Никакой секундомер не смог бы зафиксировать это неуловимое мгновение. Они увидели, что на экране вдруг возникла тонкая вертикальная черточка, точно острый выступ, вычерченный сверхчувствительным электронным лучом. И одновременно прозвучал какой-то звук. Никто не услышал бы его (так он был короток), если бы слух людей не был так напряжен в ожидании. Точно мгновенный вскрик, прозвучал он неизвестно откуда и неизвестно куда исчез в безднах бесконечной вселенной, привет, произнесенный не на человеческом языке… И оба человека Земли почувствовали, как мучительной и сладкой болью отозвался этот звук в их сердцах. Это был голос Земли, голос Родины, первое приветствие, обращенное к ним, возвращающимся на Землю. И на миг им показалось, что они видят крохотную точку космического корабля, уносящего их братьев туда, откуда они сами летели к Земле, корабля, который в эту минуту находился уже в десятках миллионов километров от них. — Встреча состоялась с поразительной точностью, — сказал Гедьонь.
И снова понеслось быстрокрылое время. Чем ближе была Земля, невидная еще даже в мощные «телескопы» корабля, тем больше волновал вопрос — что они увидят на ней? Во время полета не могло быть никакой, даже теси-связи. От старта на Сетито до финиша на Земле пройдет одиннадцать лет. Что случится за эти годы? Какие события произойдут в жизни людей? Кто встретит их? Кого они больше не увидят? Широков и Синяев испытывали то же самое, что и каллистяне, когда звездолет Диегоня приближался к Рельосу. И хотя они верили обещанию Козловского, тревога против воли росла. Дьеньи разделяла их чувства. Земля должна была стать ее второй родиной. Гедьонь намеревался провести на Земле пять лет. Дьеньи не знала, полетит ли она с ним обратно или останется на Земле. — Если я захочу вернуться, — говорила она, смешно коверкая русские слова, — мы вернемся вместе. И Широков знал, что если она скажет, он снова полетит на Каллисто. Каллисто! Она осталась далеко позади, скрывшись в необъятных просторах, как мимолетный призрак, порожденный мечтой о жизни, достойной человека. Широков и Синяев были уверены, что рассказ о Каллисто, обо всем, что они успели увидеть на ней, в каждом, кто будет их слушать, вызовет желание построить и на Земле такую же жизнь. — Нет, — говорил Синяев, — не такую же, а гораздо лучшую. — Да, — отвечал Широков. — Гораздо лучшую. Они были дети Земли и верили в творческие силы человечества. Солнечно-прекрасная жизнь вставала перед ними. Она была возможна и зависела только от самих людей. Позади осталось доказательство этого — Каллисто, «мир будущего», куда они первыми из людей заглянули на миг, но навсегда сохранили в своем сердце. Все ближе и ближе была Земля! Родина, желанная и любимая!
И только успел он произнести последнее слово, как все поняли, что долгожданная встреча уже в прошлом. Когда она произошла? Никакой секундомер не смог бы зафиксировать это неуловимое мгновение. Они увидели, что на экране вдруг возникла тонкая вертикальная черточка, точно острый выступ, вычерченный сверхчувствительным электронным лучом. И одновременно прозвучал какой-то звук. Никто не услышал бы его (так он был короток), если бы слух людей не был так напряжен в ожидании. Точно мгновенный вскрик, прозвучал он неизвестно откуда и неизвестно куда исчез в безднах бесконечной вселенной, привет, произнесенный не на человеческом языке… И оба человека Земли почувствовали, как мучительной и сладкой болью отозвался этот звук в их сердцах. Это был голос Земли, голос Родины, первое приветствие, обращенное к ним, возвращающимся на Землю. И на миг им показалось, что они видят крохотную точку космического корабля, уносящего их братьев туда, откуда они сами летели к Земле, корабля, который в эту минуту находился уже в десятках миллионов километров от них. — Встреча состоялась с поразительной точностью, — сказал Гедьонь.
. . . . . . . . . . . . . . . . .
И снова понеслось быстрокрылое время. Чем ближе была Земля, невидная еще даже в мощные «телескопы» корабля, тем больше волновал вопрос — что они увидят на ней? Во время полета не могло быть никакой, даже теси-связи. От старта на Сетито до финиша на Земле пройдет одиннадцать лет. Что случится за эти годы? Какие события произойдут в жизни людей? Кто встретит их? Кого они больше не увидят? Широков и Синяев испытывали то же самое, что и каллистяне, когда звездолет Диегоня приближался к Рельосу. И хотя они верили обещанию Козловского, тревога против воли росла. Дьеньи разделяла их чувства. Земля должна была стать ее второй родиной. Гедьонь намеревался провести на Земле пять лет. Дьеньи не знала, полетит ли она с ним обратно или останется на Земле. — Если я захочу вернуться, — говорила она, смешно коверкая русские слова, — мы вернемся вместе. И Широков знал, что если она скажет, он снова полетит на Каллисто. Каллисто! Она осталась далеко позади, скрывшись в необъятных просторах, как мимолетный призрак, порожденный мечтой о жизни, достойной человека. Широков и Синяев были уверены, что рассказ о Каллисто, обо всем, что они успели увидеть на ней, в каждом, кто будет их слушать, вызовет желание построить и на Земле такую же жизнь. — Нет, — говорил Синяев, — не такую же, а гораздо лучшую. — Да, — отвечал Широков. — Гораздо лучшую. Они были дети Земли и верили в творческие силы человечества. Солнечно-прекрасная жизнь вставала перед ними. Она была возможна и зависела только от самих людей. Позади осталось доказательство этого — Каллисто, «мир будущего», куда они первыми из людей заглянули на миг, но навсегда сохранили в своем сердце. Все ближе и ближе была Земля! Родина, желанная и любимая!