ИЛЬЯ БРАЖНИН СИРЕНЬ НА МАРСОВОМ ПОЛЕ

МАЛЕНЬКИЕ РОМАНЫ

Сирень на Марсовом поле

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Он шел через поселок — высокий, костистый, чуть сутуля узкие плечи. При встрече со знакомыми он учтиво приподнимал свою выцветшую фетровую шляпу, обнажая большую голову, увенчанную копной белых легких волос.

Шляпу приходилось снимать довольно часто. Федора Платоновича знали в поселке. Он появился в нем давно, проводил здесь каждый год свои летние каникулы, а также короткие весенние и зимние передышки. Когда-то он возглавлял кафедру математики на физическом факультете Ленинградского университета, но сейчас преподавал в средней школе. Однако об этих переменах позже. А теперь вернемся к началу нашей истории, к поздней весне тридцать восьмого года.

Весна в том году не задалась. Май стоял холодный, ветреный, неласковый. Июнь оказался не многим лучше. Но весна все же весна — солнце проглядывало, и на экзамен математики, который принимал профессор Заболоцкий, выпускница Вера Истомина явилась с цветущей веточкой белой сирени, вложенной в четвертый том «Курса высшей математики» В. Смирнова.

Сорвала Вера эту веточку по пути к университету на Марсовом поле. Она любила этот огромный цветник с торжественным квадратом гранитных мемориальных стен в центре его.

Вера очень торопилась на экзамен, и все же, переходя поле наискось от Лебяжьего мостика к набережной Невы, невольно замедлила шаг, а возле сиреневой заросли в углу поля и вовсе остановилась.

С минуту она стояла, глядя прищуренными от солнца глазами на ближний куст белой сирени. Потом решительно прошла к нему, наклонила пышно цветущую ветвь и, отломив малую веточку, вернулись на дорожку.

Сидевшая неподалеку на скамейке старушка, с маленьким бледным лицом и острыми глазками, посмотрела осудительно на Веру и сказала:

— Нехорошо ведь это. Если каждый встречный-поперечный будет по пути ветку драть, то всю красоту эту в один день порушат. Да и место надо понимать какое.

Старушка кивнула в сторону гранитного намогильника. Вера стояла молча и глядела прямо в ее маленькое бледное лицо. Потом сказала, чуть наклонив голову набок:

— Вы, конечно, правы, но, знаете, я на экзамен иду и загадала так. А экзамен очень важный. Можно сказать, самый важный.

Старушка оправила неторопливым движением сухонькой руки темный платок на голове.

— По делу, значит. Ну-ну.

Вера стояла перед ней, будто ждала еще чего-то. Старушка вздохнула.

— Ладно уж. Иди на свой экзамен. Ни пуха тебе, ни пера.

— Спасибо, — сказала Вера и, кивнув старушке, быстро пошла к набережной.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Математика была последним серьезным экзаменом перед защитой диплома. Распределение состоялось еще в январе, и Вера была оставлена при кафедре математики. Ей предложили аспирантуру. Все это уже позади, слава богу. Сейчас самое главное хорошо сдать этот экзамен. Она не боялась экзаменов, а этого последнего ждала даже с нетерпением. Математика была не только ее специальностью, но и душевной склонностью, и ее будущим, в которое она смотрела без малейшего страха.

Удачливые люди — это обычно уверенные в себе люди. Удача ли рождает в них уверенность, или уверенность в своих силах обеспечивает им удачи — сказать трудно.

Вера не склонна была к рефлексии, ни к долгому обдумыванию своих поступков. Она поступала, и этого с нее было вполне достаточно.

При всем том она вовсе не была мотыльком, легкодумкой. В ее зачетной книжке были сплошь пятерки. Для того чтобы на физфаке получать пятерки, надо было иметь хорошую голову. У Веры была хорошая голова. Это знали все. Если об этом заходила речь при Жоре Калинникове, он обычно прибавлял, что, к сожалению, и ей это известно.

Жоре тоже нынче предстоял экзамен по математике, и это, увы, мало радовало его. Математика не была его стихией. Он не любил ее, и в этом смысле был полной противоположностью Веры. Вообще, они во многом разительно не походили друг на друга. Впрочем, это не мешало им быть друзьями, и, как полагал и надеялся Жора, даже больше чем друзьями.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Вера быстро шла полутемным коридором третьего этажа. Было уже без десяти два. Она почти опаздывала. Перед аудиторией, в которой должен был происходить экзамен, уже никого не было. В сущности говоря, ей никто и не нужен был, если не считать Жоры Калинникова. Они уговорились, что после сдачи экзамена он будет дожидаться ее у дверей триста девятой. Но вот его нет. Куда его унесло? С ребятами в столовую ушел? А может быть, в студенческий отдел спустился? Ну что ж. В конце концов, в данную минуту для нее важно только одно — чтобы на месте был профессор.

Вера подошла к аудитории и взялась за дверную ручку. И тут совсем для себя неожиданно она почувствовала, как неровно и сильно забилось сердце. Вот так раз. Оказывается, она волнуется. Оказывается, этого не избежать, даже в том случае, если уверена в себе, если знаешь предмет. Да, наверно так и есть. Говорят, что предстартовая лихорадка у спортсменов неизбежна. Видимо, и с предэкзаменационной так же.

Однако лихорадка лихорадкой, а дело делом. Вера решительно тряхнула светлыми кудрями, заложила веточку сирени в книгу и приоткрыла дверь аудитории.

— Можно?

— Да, да, — тотчас отозвался Федор Платонович, стоявший у пыльного окна, выходившего на пестро-серебряную Неву, и повернулся лицом к входящей в аудиторию Вере.

Широкая солнечная полоска соскользнула с подоконника и протянулась по полу прямо к ногам　Веры. Вера остановилась возле стола, боясь наступить на этот желто-золотой коврик. Федор Платонович — по другую сторону солнечной дорожки — непроизвольным движением чуть отступил назад. Так они стояли по краям медового мерцающего коврика, который не то соединял, не то разъединял их. Протянулась странно долгая минута.

Она минула, как минует всякая наша минута — долгая и краткая, жданная и случайная, добрая и злая. Она минула, и Федор Платонович медленно подошел к столу.

— Прошу.

Он сделал пригласительный жест, и Вера, с внезапной и вовсе не свойственной ей робостью, опустилась на краешек стула. Она положила перед собой на стол книгу, которую до того