- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (41) »
Катерина Снежная Мост Вечности
Воспоминание
Мое самое яркое воспоминание из детства – черно-белый кролик. Все происходит на светском вечере. Летняя ночь под мириадами звезд. Кругом много покрытых скатертями столов. Они украшены красными букетами и хрустальными цветными фужерами. Официанты подают на белоснежном фарфоре угощение. Негромко играет оркестр, и на танцевальной площадке кружатся многочисленные пары. Некоторые взрослые едят, болтают, смеются, пьют. Маленький пушистик на руках дяди. От того, что дядя такой большой, а заяц крошечный, меня охватывает трепет. Как же! Он раздавит его. Он держит крепко-крепко. Нельзя. Все любят красивое. Меня в этом убеждает множество необычайных вещей в моей жизни. Дома, машины, женщины, предметы искусства, но не животные. Конечно, они содержатся в зверинцах или маленьких зоопарках, но даже мой отчим туда никогда не заходит. Наблюдает со стороны или из окна. Приближение арктиков более, чем на три-пять метров приводит к беснованию любой фауны. Исключение – дядя Ниршан. У него есть лабрадор. Зверюга, катающая меня зимой на плюшке по территории нашего парка. В следующую секунду мужские пальцы сжимаются. Я вижу как! Напряженно наблюдаю, со страхом дожидаясь, когда белый кролик с черными кружками вокруг глаз начнет моргать, кусаться, затем вытаращится, высунет маленький язычок и замрет. Может быть, издаст жалобный писк. Меня начинает трясти от малейшего шевеления фаланг его пальцев. Я сама вытаращиваю глаза, высовываю кончик языка и теряю дар речи. Дядя разжимает большой и указательный пальцы, животное лихорадочно дергается. Я сипло делаю глубокий вдох. – Максима, ты так испугалась подарка? – смеется мужчина и протягивает. – Это же кролик. Зайчик. Тот зайчик был вполовину меня ростом. И я хватаю его, радостная и счастливая от нежданной развязки. Он мой. Он спасен. Будет жить ушастый. Но на этом везение заканчивается. Зверь дергается, лупит лапами по кружевам на оборках белого платья, рвет когтями и вырывается из моих маленьких рук. Выпрыгивает и дает деру, вызывая общий переполох. Я готова расплакаться. Ведь там, в парке, есть собаки. Его могут поймать и убить. – Не волнуйся, – дядя берет меня на руки и поднимает на уровень взрослых лиц. Его пальцы гладят меня по голове и по щеке. Рука теплая, гладкая, огромная. Размазывает по пухлым щекам катящиеся слезы, пока я разглядываю дремучую темноту парка. – Он выроет нору и будет там жить. Видела, какие у него сильные лапы? Глаза у дяди голубые, а волосы золотые. Он носит бороду, как будто старый, и это смешно. – Так что смотри не упади в нее, когда вырастешь – зло шутит мой отчим, не в тон успокаивающим словам дяди. – Максима, где твоя нянька? Тебе давно пора быть в кровати. Мой опекун, Гуй Ли, очень строгий и совсем не такой, как дядя. Он всегда ругает меня, всем недоволен и никогда не играет со мной. Никогда. У него много важных дел. Я не боюсь его, но стараюсь не попадаться лишний раз на глаза. Как говорит очередная нянька, я его сплошное разочарование и горе горемычное. Я не знаю, что это значит, но в целом не слушаю их. Он вообще невеселый. Нужно сказать, что все знакомые мне арктики по большей части очень невеселые дяди. – Я не знаю, – отвечаю я и снова смотрю на обожаемого мною доброго дядю. Вообще-то, я знаю, и он знает. Но мы оба молчим и обмениваемся понимающими взглядами. Мы видели, как она ушла с одним из гостей в глубину парка. Зачем? А какая разница? – Давай, я тебя провожу до спальни, вьяна, – говорит дядя, чем вызывает у отчима недовольную гримасу. – Не называй ее так, – велит он, окидывая нас гнетущим взором. У них странные отношения. Непонятные. Кажется, они не любят друг друга, не терпят, но, тем не менее, дядя часто бывает у нас дома. От приказа отчима я ощущаю, как дядя чуть сильнее прижимает меня к себе, и его рука, что гладила щеку, теперь поддерживает мою спину. – Хочешь, чтобы я звал ее таухуа? Отчим не сводит взгляда, скупо кивает. – Пора ей знать место. Слова вырывают из ноздрей дяди оглушительный вдох-выдох. Красивое лицо становится строгим. Он поджимает губы. Обычно он так делает, когда проигрывает в шахматы. Но я же знаю, что он поддается мне. А сейчас не понятно. – Как скажешь, – цедит он и двигается со мной на руках в сторону дома. И я уже не расстроена из-за хитрого кролика. Если будет жить в парке, так только лучше. Обязательно найду его домик и буду носить туда еду. На кухне у Дины всегда вдоволь моркови и капусты. Я уверена, что для кроликов овощи – лучшая еда в мире. Ему даже не нужно будет искать ее в опасном парке. Так что все у нас будет хорошо. – А давай один раз сыграем, – предлагаю я, наслаждаясь тактом шагов дяди, тем, что он рядом. – Ну один разочек, всего один, такой малюююсенький. Премалюсенький. Я вижу по дернувшемуся уголку рта, что он почти согласен. Когда он так делает, то соглашается на мои просьбы. – Кажется, ты прошлую не доиграла?– вспоминает он, улыбнувшись. – Фу-у-у, там все. – Разве? – Не интересно. Обнимаю его за шею и, подлизываясь, тыкаюсь носом, прижимаюсь сильно, насколько есть сил. Чувствую кожей его щетину, запах, жар. – Дядя, в два хода шах и мат. – Да неужели? А я видел там иные варианты. Его руки прижимают крепче, и я чувствую, как тело сотрясается от смеха. – Одну новую, ну вот такую, – отрываясь, показываю пальцами два миллиметра. – Детский мат? Закатываю глаза, ну что я маленькая? Зачем мне хоть детский, хоть дурацкий. – Быстрые шахматы, – поясняю я свою задумку. Мы почти у комнаты. Заходим внутрь. Нянька уже приготовила все ко сну и, видимо, вывела меня пожелать спокойной ночи отчиму, чего так и не случилось. Зато я увидела дядю Ниршана. Последние месяцы он бывал у нас реже, и я соскучилась. – Пять минут на умывание и пижаму. Если не успеешь, играть не буду, – сообщает дядя, а сам садится к шахматному столику и расставляет фигуры. Так я и поверила. Сияю, как солнечные лучи на воде. – Я быстро, – хватаю ночнушку и скрываюсь в ванной. Спустя пять минут я плюхаюсь в широкое кресло, стоящее под углом к креслу дяди и вытягиваю босые ноги на его бедра. Под спиной гора мягких подушек. Перед глазами нетронутая шахматная партия. – Черные! Я улыбаюсь, разглядывая доску, и мы начинаем играть. Больше всего в шахматах я люблю победу. Кому нужны тонкости от наслаждения процессом в моем возрасте, когда есть победа. Она случается редко и от того сладкая. За ней дядя, признавая поражение, обычно хлопает меня по лодыжке и даже может щекотать. Я смеялась и пиналась в ответ, пока возмездие не оканчивалось бросками подушек из-за спины. Тот вечер
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (41) »