так маленько дёрнул, а то начисто бы ухо оторвал! На свой счёт ведь принял. А это — факт! — Любкины издёвки. Её рук дело.

— Ты своё ухо водичкой холодненькой помочи, — посоветовала с улыбкой Глаша. — Люба ведь о тебе заботится, Саша. Чтобы ты на работу не опаздывал. Не бывало с тобой разве?

— За опоздания мне, а не ей попадёт! — Саша сердито плюхнулся в траву рядом с Сенькой.

Запыхавшаяся Люба его не заметила. Прибежала и заговорила торопливо:

— Витя идёт. А Сашку я не нашла. Наверно, он на тот берег уплыл.

— Он уже утонул! — пробасил Саша, как из подземелья.

Люба вздрогнула, глянула, сделала равнодушное лицо и повернулась к нему спиной.

— Ух-хо полуоторванное его на дно потянуло! — прорычал в траве Саша.

Света фыркнула.

— Здравствуй, Глаша! Здравствуйте, ребята! Говорят, письмо пришло от профессора Щукарева? Очень приятно.

С такими словами Витя не спеша приблизился к скамейке, на которой сидели Глаша и девочки. Походка у него солидная, руки засунуты в карманы брюк. Волосы аккуратно причёсаны на пробор. На ногах — полуботинки с носками, голые пятки не сверкают, как у Саши и Сени.

— Все в сборе? — сказала Глаша и протянула Тане письмо: — Читай!

— А почему Сенька лежит? — недовольно спросил Витя. — Это неуважение к коллективу! Пусть слушает сидя.

Сеня и голову положил на траву:

— А мне и так хорошо!

— Чего ты командуешь? — вступился за него Саша. — Может, он устал или ужарел! Пускай лежит. Что тебе, — жалко?

— Мой отец бригадир, — заявил Витя, — и никогда бы не разрешил на собрании бригады лежать!

— Да ты-то не бригадир! И не звеньевой. И даже не помощник звеньевого.

— Мальчики, перестаньте ссориться! — сказала Глаша. — Таня, читай!

Таня стала звонко читать:

— «Дорогие ребята! Большой привет вам от сотрудников нашего института. Меня очень интересует, как проходят у вас опыты. Даёте ли вы утятам биомицин?» Даём! Даём! — сама себя перебила Таня.

Света очень удивилась и застенчиво сказала:

— А мне тоже как-то давали биомицин, когда я болела. Но разве у ваших утят высокая температура?

— Вообще у птиц выше температура, чем у человека, — сказала Глаша. — Но не в этом дело. Наши утята не больны, у них температура нормальная. Тебе не такой биомицин давали. Тебе — лекарственный, а нашим утятам — кормовой. Он в мешанку добавляется.

— «Даёте ли вы утятам биомицин? — повторила Таня. — Если даёте, то заметны ли результаты?»

— Заметны! — заявила Люба. — Утятки не болеют. И в опытной группе лучше поправились. Вчера взвешивали.

— Поправились! — фыркнул Витя. — Кто так говорит? Что у них, щёки, что ли, потолстели, у наших утят? Прибавили в весе, надо сказать. А главное, насколько прибавили. Цифры нужны.

— Не придирайся! Цифра! — крикнул Саша.

Глаша нахмурилась.

— Вы опять? Отберу письмо. Пусть другие звенья отвечают, а про наше звено я сама напишу: не могли ответить из-за глупых стычек.

— «Устроили ли вы червятник? — прочитала Таня. — Как поживают в нём черви?»

— Че-ер-ви! — протянула Люба с отвращением. — Бр-р-р!

Свету тоже слегка передёрнуло.

— А зачем черви? — спросила она.

— Земляные черви — прекрасный биокорм, — отозвалась Глаша. — Червятником ведает Сеня. Сеня, ну как, развелись черви?

Из травы ответа не услышали. Зато громко вскрикнула Люба: это Саша подобрался сзади и дёрнул её за косу.

— Тихо вы там! — прикрикнул Витя. — Сенька, отвечай, — как с червятником? Разлёгся на собрании и ещё отвечать не желает!

— Сеня! — окликнула Глаша. Она встала, чтобы подойти к нему.

Но Саша её опередил. Подскочил к неподвижно лежавшему Сене, нагнулся над ним и сообщил радостно:

— Дыдык спит!

Таня, Люба и Света со смеху покатились. И Глаша засмеялась. А Витя отчеканил сердито:

— Вот что значит полёживать на собрании!

Глаша сдержала смех и приказала с подчёркнутой строгостью:

— Растолкай его, Саша! Заснуть, можно сказать, на заседании, и правда, никуда не годится.

— Тем более при чтении профессорского письма! — добавил Витя.

Сеня сел, протирая глаза кулаком:

— Дык я всё слышал!

— А слышал, так расскажи про червятник! — велела Глаша.

Сеня посмотрел на неё с недоумением:

— Червятник? А чего про него рассказывать? Червятник как червятник. Черви в ём ползают.

— Не в ём, а в нём. Говори правильно! Ты, Сеня Корнеев, ничего не слышал, а говоришь, что слышал.

Тон у Глаши был учительский, но почему-то Света подумала, что, кажется, Глаша не очень строгая звеньевая.

Сенька в раздумье чесал затылок. Вдруг он сказал глубокомысленным тоном:

— Хватит. Первую порцию, пожалуй, можно брать.

Все очень удивились.

— О чём это ты? — спросила Глаша.

Таня даже встревожилась:

— Ты бредишь, Сенька? Тебе снится сон про какую-то еду?

Сеня пожал плечами.

— Ничего мне не снится. Червей, говорю, хватит. Много уже развелось.

— А-а, — заулыбалась Глаша. — Значит, завтра же мы и возьмём… первую порцию! Для опытной группы. Надо будет только как-нибудь поравномернее скормить угощенье. Чтобы не вышло так: одному утёнку много, а другому ничего.

— Аккуратненько разделим, не беспокойся! — пообещал Саша. — Как в столовке. Тебе, Люба, так и быть, одну порцию оставим. Для храбрости.

Люба руками замахала:

— Фу, гадость какая!

— Таню перебивают всё время… — Витя живо забрал из Таниных рук письмо и ясно, чётко стал читать: — «Напишите, пожалуйста, из чего у вас состоит мешанка для утят? И какую вы даёте зелёную подкормку? Вот пока и все мои к вам вопросы. Жду на них ответа. Желаю вам, дорогие опытники, успехов в работе, погожего лета, интересного досуга, весёлых игр! Ваш С. Щукарев». Всё! Долго ли было прочесть?

— Вот вы на это письмо и ответьте сами, — сказала Глаша. — Напишите, я просмотрю… А теперь живо за работу!

РАСПРИ ПОД ОКНОМ

Девочки играли в «классы». Люба скакала, а Таня, Нюра и Света стояли и смотрели. Белая Единоличница, увязавшаяся за Таней, бродила под стенкой ближней избы, щипала траву.

Люба кидала камешек в клетки, начерченные на земле, и прыгала так ловко, что Света с Нюрой вздыхали от зависти: вот-вот выиграет. С безнадёжным видом Света уселась в тень на завалинку.

Из проулка вылетел на велосипеде Саша. Подкатил к девочкам, соскочил лихо, вытер кулаком пот со лба:

— Ух, жарко! Мы с ребятами на перегонки ездили. До большого сосняка домчали.

Посреди клетки Люба застыла на одной ноге, другую ногу, как журавль, поджала.

— И кто победил в