Ксения Анатольевна Татьмянина Полузвери

Глава первая

К смерти я оглохла и ослепла. Некромантская чувствительность вывернулась наизнанку, впустив через все возможное ощущение жизни. Источник из самой глубокой земли бил до космоса, сделав меня сосредоточием. Проходил, как луч света через линзу, одновременно и выжигая, и наполняя душу счастьем.

Когда я пришла в себя, то обняла Нольда и поцеловала с благодарностью: лежала под ним, как под ясным голубым небом, в солнечных лучах и на горячем песке, пьяная в дым и разнеженная, будто накупалась до одури в море…

А Нольда, наоборот, лихорадило — он дышал возбужденно, коротко вздрагивал, весь был наэлектризован энергией, при том, что все кончилось и должен прийти покой. Глаза оставались ярко голубыми, но взгляд вдруг обернулся кристальной трезвостью, которая немного отрезвила и меня… что-то не так? Что-то случилось неправильно?

Я вскинулась, заставив его немного отпрянуть. Ни спальни, ни постели — оба в коридоре на полу. Себя он освободил от самого лишнего, оставшись практически одетым, а на мне все порвал, а не снял. Да, никаких прелюдий и нежностей… Но Нольд не бил, не душил и не заламывал, не был жесток в исконном смысле этого слова, только помял сильно. От хватки на локтях и запястьях остались следы, шею и плечи щипало от укусов, бедра болели, но терпимо.

— Великий Морс… почему ты так на меня смотришь? Я что-то сделала?

Он не то, что словами не ответил, даже звука не издал. А когда я снова потянулась, обняв его и поцеловав в губы, перестал трястись и закаменел.

— Нольд?

От слабости я снова улеглась на жесткий пол, одновременно охнув от синяков и заулыбавшись. Закрыла лицо руками, чтобы только он не видел и не обиделся как меня перекосило разом от боли и умиления его чувствами. Нольд только надеялся, что я выдержу, но никак не ждал такого спокойствия после.

— Я сама встать не смогу — или валяемся, или поднимай…

Нольд лег обратно, полупридавив весом, и уронил голову. Приткнулся виском к щеке и выдохнул все напряжение разом, расслабившись и затихнув.

Еще пять минут назад он был переполнен всем — агрессией, жадностью, слепой дикостью и силой. И если у некромантов близость меняет полярность знаков со смерти на жизнь, то и у них, кажется, тоже — после вспышки, сейчас, Нольд превратился в человека со слабостью и нежностью, весь уязвимый и мягкий. Какой ужас, что всегда… всегда! Оборотни в этот момент получали обратным откликом слезы, страх и проклятия женщины. Ведро грязи в собственную душу от вины содеянной жестокости.

— Я тебя люблю. — Шепнула и почувствовала, как шевельнулось ухо под губами.

* * *

После душа и смены одежды я все-таки выгнала Нольда из квартиры — за едой. Бульон и курица — ничто, а есть хотелось неимоверно. Мне нужны были нормальное красное мясо, сыр, шоколад, хлеб, творог, овощи и фрукты. Не за один раз, конечно, но загрузить в себя все возможное я собиралась в течение суток. В желудке была доменная печь, которая требовала стройматериалов и переплавки их в утраченные силы.

Наевшись, взялась за кофе, и молча слушала Нольда.

Полузвери существовали целыми кланами и тоже очень давно, как некроманты. У них только женщины могли меть детей, мужчины — бесплодны. И не только поэтому популяция не разрослась, задавив числом обычных людей, срабатывала какая-то заложенная генетическая программа и девочек рождалось одна к шести мальчикам.

Нольд рассказывал мне о тайнах открыто, не видя смысла оставлять их тайнами. И говорил не только о себе, но и о Яне, который, оказывается, по крови тоже был полузверем.

Нольд родился первым, а его сестра второй, через десять лет, и больше детей не появлялось. Зачем плодить бесплодных особей дальше? А вот семье Яна в этом смысле не повезло. Его мать, родив шестерых сыновей, на седьмую беременность ждала девочку. Только железный закон, который никогда не давал сбоев, внезапно сломался — и на свет появился не просто мальчик, а мальчик без зверя. Признаков пробуждения ждали четыре года, и были в ужасе, когда поняли, что он — «инвалид». Из семьи выбросили тут же, как приблудного и не родного.

Законы стаи во многом суровы. Они могли казнить сородичей за преступления, не выдавая того обычному правосудию. Если кого-то из мужчин ловили на насилиях, если попадались те, кто не мог держать свою сущность в рамках человеческого разума, то их уничтожали. Буквально. А женщины выходили замуж за богачей — их животный магнетизм позволял очаровывать любого с первого взгляда, и этим пользовались для обеспечения статуса и достатка потомству, которое потом, в свою очередь, обязывалось обеспечивать матерей. Давно так повелось и к этому времени практически все семьи полузверей богаты. За очень редким исключением — находились отщепенки и бунтарки, которые выбирали в пару простого человека, без приличного «кошелька».

— Так твоя сестра выходит замуж не по своей воле?

— Да. Это не закон, а правило, если бы она захотела воспротивиться, то не наказали бы. Но почему-то Лёна дала согласие, и я бы не поверил, если бы лично от нее это не услышал.

— Расскажи мне о ней.

Мы сидели на кухне в сумеречной полутьме позднего вечера. Свет включать не хотелось, без него уютнее. Я потому попросила, что уловила в голосе Нольда особую теплоту, едва он обмолвился о сестре — если не считать Яна, она ему самый родной человек, и я хотела знать больше. И быть ближе.

Он, прежде чем начать говорить, долго смотрел на меня, а потом вдруг спросил:

— Ты любишь свою мать?

Я и так не сводила с него глаз, превратившись в одно внимание, но теперь опешила от неожиданного вопроса. И сразу ответить не смогла.

— Да. И нет. Когда маленькая была, любила, а потом многое изменилось. Это важно?

— Не хочу осуждения, Ева. Пойми, как сможешь — я свою ненавижу с самого детства. И заставить себя хоть немного теплее к ней относиться не могу. До самого нутра ненавижу.

— За что?

— Кланы бывают разные и семьи в них тоже… Есть такие, где дети, мальчики, все равно желанны. Все равно стая, все равно свои волчата, своя кровь. Есть привязанность и чувство родства. А есть такие, где сыновья — мусор. Побочные пустышки, от которых все равно никуда не денешься, сколько-то, да родится до ценной девочки. Женщины-оборотни, Ева, должны плодиться до тех пор, пока не появится наследница. Одним словом… я был сыт, обут, одет и обучен. Но не любим, даже ненавидим. Мать мечтала, что станет той редкой счастливицей, которая первенцем сразу родит дочь, и это избавит ее от долга