мимо.

— Полный пакет услуг — новая мама, новый брат, только сын у тебя, пап, старый, — произнес Глеб, открывая холодильник и доставая оттуда бутылку воды. — Давайте сразу договоримся — вы не замечаете меня, я — вас. И все окей.

— Глеб! — сказал Аркадий с нажимом, и тот, выпрямившись, расправил плечи.

— Я свое мнение сказал давно, — произнес, сдвинув темные брови, тряхнул волосами, как-то резко, по-звериному, и вышел.

На обувную полку полетели мокрые кроссовки.

— Похоже, нам тут не рады, — поджала губы мать.

— Привыкнет. Он еще скучает по… моей бывшей жене. Она погибла пару лет назад, — вздохнул Аркадий.

Паша, склонившись над чашкой, подумал, что этого некультурного Глеба он вполне понимает. Ему бы тоже не понравилось, что после смерти матери отец женится так быстро. Впрочем, своего отца он не знал вообще, поэтому мнение свое предпочел не озвучивать.

1

Комнату Паше выделили рядом с выходом на балкон, и это было даже хорошо, потому что мерное хлопанье ветром открытой дверью убаюкивало. На балконе среди горшков с комнатными розами обнаружилась скамейка, и Паша, увидев ее, вздохнул — вспомнилась бабушка.

«В большом городе, где столько людей и домов, что не всем удается разбить маленький садик и где поэтому очень многим приходится довольствоваться комнатными цветами, жили двое бедных детей, у которых садик был чуть побольше цветочного горшка. Они не были братом и сестрой, но любили друг друга, словно родные. Родители их жили по соседству, под самой крышей — в мансардах двух смежных домов. Кровли домов почти соприкасались, а под выступами проходил водосточный желоб, — вот как раз туда и выходили окошки обеих комнатушек. Стоило только перешагнуть желобок, и можно было сразу попасть через окошко к соседям», — читала она, напялив очки, а он, совсем еще маленький, слушал с упоением.

Большой дом встретил его тишиной и гуляющим по коридорам сквозняком. В самой комнате помимо кровати стояли письменный стол с компьютером, шкаф и полка для книг. Ванной, к сожалению, как в крутых заграничных фильмах, своей собственной не полагалось, она, как и туалет, располагалась в конце коридора, общая на троих — на него, на Глеба и на Василису, которая жила на этом же этаже. Мать с отчимом заняли отремонтированную большую спальню на первом.

Чужой дом, чужие вещи, чужие привычки — все это навалилось разом и придавило. Нечто похожее Паша испытал, впервые попав в детский лагерь, но если оттуда в конце лета все разъезжались по домам, то теперь ехать было некуда. Он лежал, вытянувшись на кровати, не в силах уснуть, прислушиваясь к хлопанью двери и скрипу ветки по стеклу там, где старое дерево заглядывало в окно. Без привычного шума проезжающих машин тишина казалась неестественной, какой-то плотной и обволакивающей. Уснул он уставшим и таким же проснулся.

Оделся, посидел на кровати, рассматривая стекающие по стеклу капли — снова дождь — и отправился в ванную, которая оказалась тоже не в пример их прежней: большая, с кабинкой душа, со сложенными в стопочку разноцветными полотенцами. Типично мужская ванная, без банок с морской солью, с однотонными ковриками на полу. Паша, осмотревшись, сполоснул под краном прихваченную из сумки зубную щетку, глянул в зеркало — такое же бледное лицо, что и всегда, темные круги под серыми глазами, обкусанные губы. Хмыкнул, сплюнул в раковину зубной пастой, сунул щетку к уже стоявшим в стакане и, выпрямившись, дернулся.

— Напугал? — спросил Глеб, наблюдавший за ним с порога. — Привыкай. Я тихо хожу. С восьми до девяти ванную не занимать — я в это время возвращаюсь с пробежки. Ясно?

— Да, — ответил Паша, вытирая нос ладонью.

— Ну вали тогда.

Когда он вышел, а Глеб закрыл дверь, вода внутри зашумела, и Паше подумалось, что этот его новый «брат» какой-то слишком взрослый. Не на семнадцать он выглядит. Точнее, внешне как раз на семнадцать — чуть более спортивный, чем другие, может быть, но во взгляде темных глаз, в походке, в осанке, чувствовалась уверенность взрослого человека. И это действительно немного пугало.

Глеб, включив воду, подставил под тугие горячие струи шею и плечи. В икрах и бедрах привычно покалывало после пробежки, но энергии все еще оставалось много, и для того, чтобы вымотаться, ему необходимо было сделать пару кругов по лесу. Но ни один человек такого темпа не выдержит, а лишнее внимание длительным отсутствием привлекать не хотелось.

Отец, прекрасно зная, в каком положении он сейчас находится, будто специально приволок в дом свою новую пассию, и не одну, а с прицепом. Раньше было проще — мама почти никуда не выходила, болела, ради нее и покупался этот дом в глуши, здесь всегда было тихо, спокойно, никто не мельтешил и не вызывал провоцирующего всплески агрессии раздражения. А сейчас что будет? Сразу четверо новых жильцов — восторженная идиотка, прицеп от первого брака и двое мелких сопляков. Сплошные раздражители. Запах использованных памперсов, детской смеси, присыпок, шампуня с чередой.

Блядь.

И не уйти — у них с отцом договоренность: Глеб оканчивает школу и только после этого волен ехать туда, куда вздумается. Пообещал. Сразу перед тем, как тот обрюхатил эту дурочку с мозгом школьницы, которая только и умела, что трындеть без умолку и хлопать ресницами. Спасибо, что сынок не в нее, молчит только и смотрит, но это тоже бесит.

Бесит, сука.

Глеб, сдернув с крючка полотенце, обернул его вокруг бедер, уперся в раковину руками, глянул в зеркало. Глаза злые, с сеткой сосудов, венка на виске бьется. Утро еще толком не началось, а он уже злой. Стоило только представить свою жизнь на ближайший год. Василису, что ли, сегодня выловить, оторваться на ней?

Одевшись, он спустился вниз, постоял у входа, любуясь крепкой Васькиной задницей в черной юбке, затем подошел к холодильнику, достал бутылку с соком и шлепнул по полушарию раскрытой ладонью.

— Тише ты, лось! — шикнула та с хохотком. — Мачеха твоя идет.

— Хоть папа римский, — ответил Глеб, усаживаясь за стол. — Что на завтрак?

— Творожная запеканка, фруктовый мусс, тосты.

— Фу. Не пожрать теперь толком, для беременяшек рацион ввели? Сделай бутербродов.

Василиса принялась исполнять просьбу в тот же миг — она вообще была очень исполнительная, Глеб это знал как никто другой. И пока она доставала ветчину из упаковки, до кухни дошла Дарья, новая папина пассия. Охая, села на скамейку, и Глеб, проследив за ее взглядом, подвинул нетронутый стакан с соком.

— Доброе утро! Спасибо большое, — улыбнулась Дарья. — Чем так вкусно пахнет?

Глеб хмыкнул — инфантильность в этой дамочке переваливала за край. Ее сын и то