крови нет ни капли. Врач просто стянул рану лейкопластырем, который потом разошелся, и отправил нас домой, даже не зашив рану. Шрам остался довольно большой и широкий.

И второй случай, у меня очень сильно болел зуб, и мама посоветовала съездить к деду Билыму, который заговаривал зубную боль. Я поехал к нему велосипедом.

–Что, зуб болит? – спросил он, когда я зашел к нему во двор. – Езжай домой, скоро пройдет.

Я уехал в полном недоумении, даже имени не спросил. Как же он заговаривать будет? Решил, что зря съездил. Но пока я ехал домой, а это всего минут пятнадцать, зубная боль действительно прошла. Так-что в этом что-то есть, чего мы не знаем и не понимаем, оно существует вне нашего сознания.

Дальше помню детский садик, но называли его яслями. Меня водили в них два года, но только летом, возможно зимой он и не работал. Где в это время была Алла, я не помню. Алла говорит, что ее пару раз водили в садик, но ей там не понравилось, и она наотрез отказалась туда ходить. Первый год ясли размещались в обычном доме, как обычный частный, с маленьким двором, а на второй год – в большом колхозном доме с огромным двором. Потом в этом доме была контора колхоза «Заря коммунизма». Кстати, в селе тогда было четыре колхоза. В яслях мне нравилось, в основном игрались в песочнице, что-то лепили, строили. Дома песка на было, была только глина, которой мама мазала пол. Был мальчик со странным именем – Вячик. Только одно меня не устраивало в садике – дневной сон. Я ведь никогда на спал днем, а здесь днем меня пытались укладывать спать, чему я всячески сопротивлялся, наотрез отказываясь спать. Мои протесты были услышаны и меня оставили в покое. Пока другие спали, я спокойно игрался в песочнице, строил замки из песка.

Из ясельной жизни запомнились два случая. Как-то раз в ясли приехала какая-то учительница, спросила у воспитателей кто из детей самый послушный и вручила мне большой букет цветов. Воспитатели предлагали мне поставить букет в вазу, чтобы постоял там пока за мной не придут, но я свой букет никому не отдал. Положил только на пять минут на скамейку, когда захотелось поиграть с ребятами в мяч. Через пять минут от него ничего на осталось. Было очень жалко этот букет, ведь я хотел подарить его маме.

И второй случай. Детей разделили на две команды, нужно было мячом попадать в кольцо. Оставив нас соревноваться воспитательница ушла по своим делам. Я комментировал ход этих соревнований используя выражение, которое слышал от мужиков, когда у них что-то не получалось. При промахе я говорил: «Вот б-дь». Смысла этого выражения я конечно же не понимал, просто подражал старшим. Некоторые нехорошие дети побежали к воспитательнице и наябедничали, будто бы я матерюсь, хотя у меня такого и в мыслях не было, я ведь знал, что материться нельзя. Ни за что попал в «угол». Тоже очень обидно было.

И еще одно отрывочное воспоминание. Начало зимы. Я, Алла и внук деда, который нам с Аллой сшил пальтишки, Толя Осипенко, играем не далеко от нашего огорода, на сажалке (большого размера яма в диаметре порядка 30 метров и глубиной до двух метров, выкопанная в низине для того, чтобы туда стекала лишняя вода с ближайших огородов). Гнем план, то есть бегаем по очень тонкому первому льду, а он под нами прогибается, образуя своеобразные волны. Очень интересное, щекочущее нервы занятие. Толя уже взрослый, он на три года старше меня и ходит в школу. Лед, почему-то, провалился под самой легкой Аллой, и она ушла под воду. Хорошо, что Толя не растерялся, быстро подбежал к этому провалу, схватил Аллу за руку и вытащил на лед. Побежали домой, каждый к себе. Я рассказал маме о геройском поступке Толика, но она его не оценила, как и мое красноречие. Она как раз убиралось в доме, и в руках у нее была мокрая тряпка. Мокрая тряпка оказалась еще одним средством воспитательного воздействия. Она отходила меня этой тряпкой с ног до головы, обещала и до Толика добраться. Аллу натерли водкой, гусиным жиром и уложили спать, а маму отец отвел в роддом, и она родила братика Талика. Через два месяца мне исполнилось пять лет.

Алла подсказала, что с купанием было не совсем так, как я описал. Она не провалилась. Там недалеко была прорубь. Толик рукой попробовал воду в проруби. Алле также захотелось поболтать воду, но рукой она не хотела, поскольку вода холодная, решила поболтать ногой. В итоге оказалась в проруби.

После рождения Талика мама находилась дома, и мы начали учить буквы по азбуке, сделанной в виде игральных карт с картинками. Мне это занятие очень нравилось. Мама говорила, что когда я выучу все буквы, она достанет Букварь, и мы будем читать. Я не мог дождаться этого момента, очень хотелось увидеть этот загадочный Букварь и начать читать. И вот наступил долгожданный день. Мама достала Букварь, и мы начали читать. Дело оказалось очень трудным, и мне оно быстро разонравилось. Дальше я учился читать, как говорится, из-под палки. Каждый день я должен был прочитать вслух определенное количество сначала абзацев, а потом страниц. Пока не прочитаю, гулять мама на пускала, а все ребята давно уже гуляли. Одним словом, это было мучение. Мне больше нравилось считать. Я быстро научился считать до двадцати, и дальше десятками до ста. Легко складывал и вычитал числа в пределах двух десятков. А еще в это время, длинными зимними вечерами мы с Аллой и мамой сидели на печи и пели песни. В основном революционные: «По долинам и по взгорьям», про Щорса, про Кармелюка, песни на стихи Шевченко.

Через несколько месяцев маме нужно было выходить на работу, а Талика девать было некуда, так как ясли, которые находились в центре села, принимали только с полутора лет. У нас появилась бабка-нянька, которая жила у нас и смотрела за Таликом. Талик постоянно кричал и плакал, и бабка потребовала доплаты, потому, что ребенок очень вредный. Потом она на пару дней куда-то уезжала, и ребенок перестал кричать и плакать. С ее возвращением все возобновилось. Мама осмотрела Талика и обнаружила на его теле красные следы, как будто его специально больно щипали, чтобы он кричал. Бабку выгнали и взяли другую. Ребенок стал абсолютно спокойным.

Когда Талику исполнилось полтора года мама стала носить его в ясли. Но брат оказался хилым ребенком, за год посещения садика он семь раз болел воспалением легких, и мама лежала с ним в больнице. Хорошо, что в то время в Вертиевке было все свое: и больница, и поликлиника, и роддом. Сейчас, с развитием демократии, нет ничего, осталась только машина скорой помощи с одним водителем, без врачей, да и ту нужно заправлять своим бензином, чтобы тебя отвезли в больницу в Нежин. Дальше носить Талика в садик было опасно, и его начали оставлять на попечении двоюродной бабки Ганны. Мама