да вязание! – махнул рукой О’Нелли, помотал головой. – Дамский клуб «кому за». Кошатницы и цветочницы!

– Ну, как хотите, неволить не стану. А вам, – она зашуршала газетой, протягивая что-то Манфреду. Желудок как-то нехорошо свело. Или это сердце замерло на мгновение? Фонари и ночь, тишина и пустая аллея парка. – Это побег бархатцев. Ухаживайте за ним, поливайте, если земля сухая. Мне о вас Питер рассказал, – миссис Смит указала глазами на деда, – тяжело вам тут у нас, не любите вы людей, сторонитесь, да со здоровьем не очень. Так хоть цветок вам скрасит жизнь. Держите. А хотите – запишите мой телефон, если что про цветы спросить, или вам понравится, захотите еще какой-нибудь – позвоните.

Шварцер будто не своими руками принял это чудо, на всякий случай отогнул край газетного листа – и впрямь бархатцы. Виднелись пупырышки бутонов. Обнял бок керамического горшка, достал из-за пазухи мобильник. Хмыкнул как можно неопределённее:

– Спасибо, мэм. Конечно, мэм. Диктуйте.

Это был его первый контакт.

Записав номер, он поднял глаза и встретил взгляд милой миссис Смит. Будто окунулся в Женевское озеро ноябрьским утром. Такой глубины и непокоя в глазах собеседника должно быть не приходилось видеть мистеру Шварцеру.

«Явка провалена» – подумалось вдруг, и он перехватил цветочный горшок другой рукой.

– Да, да – кивнула старушка,– и они прекрасно переносят пересадку.

– Заходите. Тёплая выпечка, горячий чай.

– Конечно.

Лёг он в постель, со страхом ожидая бессонной ночи, но вместо обычного тяжёлого забытья, он увидел грёзы. Волны холодные, речные. Он зачерпнул их пригоршней и с опаской поднёс к лицу. Вода.

На следующее утро миссис Смит действительно зашла, с горшком невероятно пышной традесканции и рецептом имбирных пряников (хранился в семье два столетия, и, конечно, никому-никому). Купила плюшек, бережно опустила в сумку коричневый хрустящий пакет, выпила чашку чая.

Накануне она, вернувшись домой, полив цветы, накормив кошек, умывшись, заварила чай с ромашкой и мятой, почитала Марселя Пруста (главу о связи памяти с вкусовыми ощущениями) и легла. Ей снилась комната (её собственная, но против обыкновения тёмная и душная) и удушающий страх, непонятного происхождения и странного свойства. Во сне она пыталась проснуться – безуспешно, встать, крикнуть – тщетно. Наконец удалось сесть на кровати и разжать губы, скованные параличом. «Я ранена» – подумала, потому что рот был наполнен кровью, и она стекала густой, тёмной и вязкой лентой на белую постель.

Вот тогда она проснулась и огорчённо взглянула на часы – второй час, увы. Вздохнув, встала, протёрла лицо кубиком льда, заварила крепкий чай и, накинув халат, села в покойное кресло – читать. Пуделевидная миссис Смит, забавная старая леди.

Глава 4

Кэтрин встала сегодня утром пораньше. Умылась, перекусила бутербродом, надела босоножки и выглянула на улицу. Было прохладно. Она поколебалась, но всё же накинула плащ поверх открытого платьица. Подвела глаза чёрным, прошлась кисточкой по бровям. Припудрила уголок носа, где как назло выскочил прыщик. Был первый день каникул. Целый день – и ничего не надо делать. Суббота, чудесный день, ясное небо. Но никогда не предугадаешь, когда хлынет дождь. Потому сунула под мышку зонт. Последней взяла книжку. Вышла из дома и села на трамвай, который идет дольше всего, делает кольцо и снова возвращается к дому. Почти час можно сидеть с полупустом вагоне, выбрать себе место и отвлечься от окружающего мира, попасть в мир героев книги.

Манффи никогда не читал художественных изданий. Баловство. Но два из них он знал наизусть. Одно из них было правдой от первого до последнего слова, а другое – враньём. Кэтрин читала именно одну из этих двух книг. Ту, что была правдой. К счастью ли?

Суббота. Одиннадцать с четвертью. Манффи вышел с работы. В пекло. Раскалённое добела солнце нагрело воздух. В новостях сегодня показывали, как дети плещутся в фонтанах, а люди постарше загорают, лежа на газонах. Добрые соседи подсказали отдохнуть от трудов и поразвеяться. Кому нужны эти чёртовы булки в такую жару? Ногу на педаль, понеслась! В спицах сверкает дневное светило. Безобразно земные мысли. Ещё годик, и как он, Манффи, из всего этого вещного вылезать будет? Или – не будет? Деньги, всё деньги. Кружат рассудок не хуже старого. Только отвлёкся, зазевался – оказался на гравии, погребённый под трупом велосипеда. Восьмёрка выписана так четко. Чтоб его! Переднее колесо спустил, проколол. Прикоснулся к взмокшему под тканью лбу. Редкие волосы прядками прилипли к круглому черепу. До парка еще полпути. Хей, мистер, не поможете ли?.. где можно починить… а, да, да… спасибо. Пожалел, что не складной. Этот легкий, но ужасно громоздкий. Дотащил до остановки. Нужный ему номер трамвая пришёл следующим.

Кэтрин сидела как раз около двери, на третьем от начала вагона месте, на втором – от окна, ближе к проходу. Какой-то потешный дядька в панаме пытался втолкать в трамвай здоровый такой допотопный велосипед. К нему на помощь подскочил кондуктор, вдвоем они попытались высвободить руль, застрявший в поручне. Велик вертел немного погнутым колесом, но упрямо не влазил. Ещё немного повозившись, они поставили бедный механизм на дыбы и вдвоем вкатили-таки внутрь. Вблизи хозяин велосипеда выглядел ужасно. Ладно бы эта дурацкая панама защитно-маскировочной расцветки. Пот струился и капал на футболку. От перенапряжения или духоты он был бледен, и, кажется, его знобило.

Кэтрин время от времени выглядывала из-за края книги – и хмурилась.

Незнакомец проволочил свой а-спортивный агрегат мимо, она уткнулась в недочитанную строчку. Странный дядька резко развернулся и сел напротив Кэтрин.

– Привет! Нравится? – указал на книгу скорее носом, чем взглядом – за дымчатыми стеклами глаза еле угадывались.

– Ага, жуть! – отвязно щебетнула Кэтрин, подбирая ноги к корпусу и одёргивая подол.

– Что такое «жуть»? – с диким акцентом и невероятной интонацией поинтересовался горе-велосипедист.

– Так, дядя, если тебя не научили, как кадрить девиц, то катись на своем уродливом велике к себе на материк, усёк?

Кэтрин со злости долбануть могла томиком, благо в твердой обложке и объём позволяет.

– Простите, мисс, не хотел обидеть. Р. всегда вызывал у меня омерзение напополам с любовью. Мне стало любопытно, каково ваше мнение. И только.

– Аааа… – многозначительно потянула Кэтрин и опять перестала замечать