Победы поздравим, как следует.
Я растерялась от этих слов. А Ирина Маратовна, смерив Эдика долгим взглядом, посмотрела на оставшихся ребят и заговорила проникновенным, но властным голосом. Голосом комиссара.
– Ты прав, Эдуард, сегодня есть лишь мои фломастеры и альбом. И что? Может, через 20 лет поздравить? Или лучше через 40?.. Да поймите же вы! Они… они для нас каждый день из 1418-и жизнью рисковали! И представить не могли, что под пулями ходят для таких… малоблагодарных. Нам же это самим необходимо: поздравить Победителей. А через год… не все старики доживут. Так давайте сделаем доброе дело вместе и сейчас!
– А я разве против? – смущённо прошептал Эдик и выскользнул из кабинета во время звонка на вторую смену.
– Ничего я не успеваю, – горестно вздохнула Ирина Маратовна, – придётся самой после работы обойти ветеранов. Ты, Яна, иди тоже: и так субботники и дежурства
подстраховываешь…
Но я всё сидела.
Когда ушли последние ребята, Ирина Маратовна вдруг распахнула окно. На её лбу блестел пот. Я уже понимала, что обходить ветеранов буду сама, и пошутила своей любимой фразой, прибавлявшей мне смекалки в трудностях: – Ирина Маратовна, а знаете, «Чапай думать будет!» – и добавила. – Давайте адреса, фломастеры и альбом! Она обняла меня и погладила по спине. Я смутилась от неожиданной нежности и скороговоркой выпалила: – Правда, я сегодня хотела быть дома. Но это ничего! Для бабушки сборник переплету в другой день. Он лежит, и есть не просит. Я отчеркнула ближайший адрес ветерана. Села за парту и, убеждая себя, что «не боги горшки обжигают», нарисовала в альбоме салют и тюльпаны. На обороте красной ручкой написала самые добрые слова: «Дорогой Виктор Макарович, Воин, защитивший мир. Мы желаем Вам здоровья, счастья, любви близких и вечно мирного неба». Остальные открытки решила рисовать, сидя на лавочке у дома следующего ветерана. До нужного дома я добралась быстро и, чуть поколебавшись, вошла в тёмный подъезд. Сразу противно запахло кошками, оказалось, тянуло из зарешёченного входа в подвал. Потом я чуть не поскользнулась, наступив на что-то. Мелькнула мысль: почему мы в подъездах мусорим? Площадку первого этажа я пробежала, задержав дыхание. Нашла! На двери табличка «Здесь живёт Победитель – Виктор Макарович Троицкий». Как хорошо назвали участника Великой Отечественной войны – Победитель! Жму на звонок. Тишина. Ещё раз жму, смотрю вокруг и замечаю, что на полу от этой двери вниз идёт пунктиром красно-зеленая тропа… из тюльпанов. Он что… умер… я опоздала?! У меня пересохло в горле, и я побрела домой. По дороге я думала: зачем мне такое выпало? Тут я догадалась про Ирину Маратовну и подумала: так это же здорово! Это правильно, что именно я узнала эту скорбную весть, а не она. Если бы она поскользнулась на тюльпане и упала? Или ей бы открыли дверь, а она бы расстроилась и… Я не стала додумывать эту мысль. Вечером мы с девочкой из параллельного класса поиграли в бадминтон во дворе. Она убежала домой со своими ракетками, а я сидела на скамейке в рождающихся сумерках и думала: почему последние минуты игры – самые сладкие? Хорошо бы намазать воланчик фосфором, чтобы видеть его в темноте! Вдруг в окошке первого этажа зажёгся свет, и Розалия, распахнув раму, крикнула: – Яна, как там ветераны? Если б хоть за день знать, помогла бы с открытками. Я же рисовать люблю. – Розали! Ещё не поздно. Завтра всё вручим! Я тебе сейчас альбом и фломастеры передам?.. Она отпрянула от окошка, но через минуту вернулась: – Хорошо. Давай, приноси. Пока я шла домой, всё думала о Розалии. Я мало знаю её и завидую ей! Её бабушка и дед – известные в городе музыканты, и она к музыке способная! Розалия – вовсе не "сухарь", но на обучение игре на фортепиано у неё уходит море времени. Розалия открыла дверь, и я тихо выпалила: – Розали, только по-честному, ты правда хочешь мне помочь? – Хочу. Но завтра в музыкалке отчётный концерт… А кто тебе ещё поможет? – Знаешь, у нас дома всегда в запасе пара купленных открыток. Я их заполню. Две нарисуешь? – Легко! Яна, а когда вручишь? Вы же из деревни обычно затемно приезжаете. – Постараемся вернуться раньше. Пообещав это, я вышла во двор с ощущением восторга и желанием выплеснуть энергию. У меня так бывает: что-то не получается, а потом вдруг начинает удаваться, и в эти минуты я лезу на крышу родной пятиэтажки и любуюсь городом или спешу на школьный двор, разбегаюсь и прыгаю в яму с песком – "бух", почти визжа от мышечной радости. Вот и сейчас я приземлилась и заметила в свете фонарей, что напротив ямы скоро расцветут сибирские ирисы. Вдруг жгуче захотелось их сорвать, и я решила: "От двенадцати цветов не убудет! А зато ветеранов порадую не только открытками!" Бережно сорвав цветы, я опять прибежала к Розалии. – Ух ты! Дай порисовать ирисы! – загорелась она. – Держи… Ого, до чего открытку сделала красиво! А утром можешь ветерану сама вручить? Хоть одну из четырёх? – Погоди, Яна, я не обещала разносить! Мне ещё костюм гладить. – Хочешь, помогу? Руки помою и… – Здорово! Я уже марлю увлажнила. Утюг поставь на "шерсть". Мы занялись делом: я погладила юбку и блузку, а из-под кисточки Розалии, как живые, родились фиолетовые ирисы.
…Когда мы с папой и мамой посадили картошку, то поставили праздничный стол прямо в огороде, между колодцем и баней. Благодаря бабушке, на нём было много еды: окрошка, разносолы и пирожки с разными начинками! Главным за столом был дедушка – отец моей мамы, чьими руками было построено здесь всё. Только скворечник сколотил папа с моим братом Олегом, который служит в армии. Последние три года из-за инсульта деда плохо слушалась одна сторона тела, и речь была нарушена. Бабушка и сейчас ласково ухаживала за ним, кормила с ложечки, а он благодарно гладил её по руке. Мы все – папа, мама, бабушка и я – спели "Землянку". (Как здорово, что наш класс разучил её год назад!) Дед смахнул слезинку, а на этих строках даже попытался подпевать:
Бьётся в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза. И поёт мне в землянке гармонь Про улыбку твою и глаза…
Вскоре он устал, и мои родители, доведя его до кровати, ушли поздравить своих друзей, живущих на соседней улице. Бабушка уложила деда. Она вышла ко мне, и мы вдвоем стали рыхлить землю в цветнике, где росли тигровые лилии и мальва. Немного поработав, бабушка, охнув, распрямилась и села на открытую веранду, с которой было видно и деда в доме, и меня. – Ты о чем задумалась, внученька? Или мне показалось? – Я дома старый сборник Пушкина нашла. Помнишь, бабушка, он же твой, да? А почему он у нас в шкафу лежал? Бабушка пристально посмотрела на меня,
Когда ушли последние ребята, Ирина Маратовна вдруг распахнула окно. На её лбу блестел пот. Я уже понимала, что обходить ветеранов буду сама, и пошутила своей любимой фразой, прибавлявшей мне смекалки в трудностях: – Ирина Маратовна, а знаете, «Чапай думать будет!» – и добавила. – Давайте адреса, фломастеры и альбом! Она обняла меня и погладила по спине. Я смутилась от неожиданной нежности и скороговоркой выпалила: – Правда, я сегодня хотела быть дома. Но это ничего! Для бабушки сборник переплету в другой день. Он лежит, и есть не просит. Я отчеркнула ближайший адрес ветерана. Села за парту и, убеждая себя, что «не боги горшки обжигают», нарисовала в альбоме салют и тюльпаны. На обороте красной ручкой написала самые добрые слова: «Дорогой Виктор Макарович, Воин, защитивший мир. Мы желаем Вам здоровья, счастья, любви близких и вечно мирного неба». Остальные открытки решила рисовать, сидя на лавочке у дома следующего ветерана. До нужного дома я добралась быстро и, чуть поколебавшись, вошла в тёмный подъезд. Сразу противно запахло кошками, оказалось, тянуло из зарешёченного входа в подвал. Потом я чуть не поскользнулась, наступив на что-то. Мелькнула мысль: почему мы в подъездах мусорим? Площадку первого этажа я пробежала, задержав дыхание. Нашла! На двери табличка «Здесь живёт Победитель – Виктор Макарович Троицкий». Как хорошо назвали участника Великой Отечественной войны – Победитель! Жму на звонок. Тишина. Ещё раз жму, смотрю вокруг и замечаю, что на полу от этой двери вниз идёт пунктиром красно-зеленая тропа… из тюльпанов. Он что… умер… я опоздала?! У меня пересохло в горле, и я побрела домой. По дороге я думала: зачем мне такое выпало? Тут я догадалась про Ирину Маратовну и подумала: так это же здорово! Это правильно, что именно я узнала эту скорбную весть, а не она. Если бы она поскользнулась на тюльпане и упала? Или ей бы открыли дверь, а она бы расстроилась и… Я не стала додумывать эту мысль. Вечером мы с девочкой из параллельного класса поиграли в бадминтон во дворе. Она убежала домой со своими ракетками, а я сидела на скамейке в рождающихся сумерках и думала: почему последние минуты игры – самые сладкие? Хорошо бы намазать воланчик фосфором, чтобы видеть его в темноте! Вдруг в окошке первого этажа зажёгся свет, и Розалия, распахнув раму, крикнула: – Яна, как там ветераны? Если б хоть за день знать, помогла бы с открытками. Я же рисовать люблю. – Розали! Ещё не поздно. Завтра всё вручим! Я тебе сейчас альбом и фломастеры передам?.. Она отпрянула от окошка, но через минуту вернулась: – Хорошо. Давай, приноси. Пока я шла домой, всё думала о Розалии. Я мало знаю её и завидую ей! Её бабушка и дед – известные в городе музыканты, и она к музыке способная! Розалия – вовсе не "сухарь", но на обучение игре на фортепиано у неё уходит море времени. Розалия открыла дверь, и я тихо выпалила: – Розали, только по-честному, ты правда хочешь мне помочь? – Хочу. Но завтра в музыкалке отчётный концерт… А кто тебе ещё поможет? – Знаешь, у нас дома всегда в запасе пара купленных открыток. Я их заполню. Две нарисуешь? – Легко! Яна, а когда вручишь? Вы же из деревни обычно затемно приезжаете. – Постараемся вернуться раньше. Пообещав это, я вышла во двор с ощущением восторга и желанием выплеснуть энергию. У меня так бывает: что-то не получается, а потом вдруг начинает удаваться, и в эти минуты я лезу на крышу родной пятиэтажки и любуюсь городом или спешу на школьный двор, разбегаюсь и прыгаю в яму с песком – "бух", почти визжа от мышечной радости. Вот и сейчас я приземлилась и заметила в свете фонарей, что напротив ямы скоро расцветут сибирские ирисы. Вдруг жгуче захотелось их сорвать, и я решила: "От двенадцати цветов не убудет! А зато ветеранов порадую не только открытками!" Бережно сорвав цветы, я опять прибежала к Розалии. – Ух ты! Дай порисовать ирисы! – загорелась она. – Держи… Ого, до чего открытку сделала красиво! А утром можешь ветерану сама вручить? Хоть одну из четырёх? – Погоди, Яна, я не обещала разносить! Мне ещё костюм гладить. – Хочешь, помогу? Руки помою и… – Здорово! Я уже марлю увлажнила. Утюг поставь на "шерсть". Мы занялись делом: я погладила юбку и блузку, а из-под кисточки Розалии, как живые, родились фиолетовые ирисы.
…Когда мы с папой и мамой посадили картошку, то поставили праздничный стол прямо в огороде, между колодцем и баней. Благодаря бабушке, на нём было много еды: окрошка, разносолы и пирожки с разными начинками! Главным за столом был дедушка – отец моей мамы, чьими руками было построено здесь всё. Только скворечник сколотил папа с моим братом Олегом, который служит в армии. Последние три года из-за инсульта деда плохо слушалась одна сторона тела, и речь была нарушена. Бабушка и сейчас ласково ухаживала за ним, кормила с ложечки, а он благодарно гладил её по руке. Мы все – папа, мама, бабушка и я – спели "Землянку". (Как здорово, что наш класс разучил её год назад!) Дед смахнул слезинку, а на этих строках даже попытался подпевать:
Бьётся в тесной печурке огонь. На поленьях смола, как слеза. И поёт мне в землянке гармонь Про улыбку твою и глаза…
Вскоре он устал, и мои родители, доведя его до кровати, ушли поздравить своих друзей, живущих на соседней улице. Бабушка уложила деда. Она вышла ко мне, и мы вдвоем стали рыхлить землю в цветнике, где росли тигровые лилии и мальва. Немного поработав, бабушка, охнув, распрямилась и села на открытую веранду, с которой было видно и деда в доме, и меня. – Ты о чем задумалась, внученька? Или мне показалось? – Я дома старый сборник Пушкина нашла. Помнишь, бабушка, он же твой, да? А почему он у нас в шкафу лежал? Бабушка пристально посмотрела на меня,