Дмитрий Чернов По правилам бокса

Капля сгустка крови из носа бомбой летит перпендикулярно земле и попадает прямо на четырехметровые бинты плотно сжавшие мои кисти. Плотно так, что пальцы поддаются неестественной дрожи. Кровь расползается по бинту и превращается в овалообразное пятно розового цвета. За первой летит вторая, третья и четвертая капля, потом на какое-то время кровь останавливается. Правый бинт уже полностью красный и влажный. Это пятый провальный бой подряд за этот год – признак тлеющей в костре моей 20-ти летней карьеры в профессионалах.

Пятнадцать минут назад меня вырубил 6 дюймовый 176 фунтовый коротконогий мексиканец с железо-бетонной челюстью папуаса и длиннющими проводами-руками. Тупой как пень с здоровенными гайками вместо кулаков он был действительно хорош. Хорош – то есть лучше, чем я.

Сколько раундов мы протанцевали в обтянутыми канатами четырехугольнике точно сказать не могу. Первый был за мной. Это точно. Я был прекрасен в своих движениях, перебирая шустрые ноги из угла-в-угол ринга. В детстве мать меня отдала на гимнастику, где девчонки пытались сделать из меня такую же как они девчонку с умениями садиться на шпагат и делать «мостик», с шпагата переходить на «мостик», и, с «мостика» переходить на шпагат обратно. А в черством мужском поединке всегда выигрывает тот, кто хоть немного может извиваться. В основном, с «мостика» на шпагат.

Знатные его руки, были чуть короче моих, что несомненно на длинной дистанции давало мне преимущество. Быстрые ноги, длинные руки – я держал его в дураках, не давая даже приблизиться ни на пару дюймов. Кидать прямые при таких условиях – это как бомбить артиллерией по пехоте. Пушечное мясо – примерно на то и становилось походить с каждым вынесенным в противоход ему ударом окровавленное мексиканское сомбреро. Справедливость в такие моменты искать не приходится. Каждый второй прямой в нос, согласно статистике, заставляет задуматься о целесообразности происходящего. На злобу ликующей толпе кровь хлещет на настил, а грудь начинает заливаться красной акварелью. Зрелище не из приятных, если опять же смотреть от первого лица. Два болвана стучат друг другу по голове, а люди, что хлопают в такт хлопкам по морде, осознанно превращают другого человека в овощ. Лоботомия, за которую не плохо так платят.

И я тоже тут. Птица внутри заваленной камнями пещеры. Это не было моим призванием, это не было «мои делом». Я просто зарабатывал тем, что умел как следует бить людей. Насиловал их организм пожёстче, доставляя свои кулаки внутрь каждой души моих противников-соперников. Деньги – все, что мне нужно было от происходящего. За вечер, в лучшие свои годы, я мог заработать до 700 долларов только за один бой. В один из дней августа 1963 года я дрался в один вечер 4 раза. Два дня я был в коме, что стоило им 50000 песо. Кровь продолжала капать на правый бинт. Пять. Шесть. Семь.

В подпольных боксерских клубах проигравший мог получить гораздо больше победителя. Ставки лились рекой, неприкрытой продажностью и баснословными суммами брокерам. Деньги, что все чаще приходили в эти подвалы, цокали имели преступный источник своего происхождения. Мексиканец, канадец, испанец, русский и любой другой мог стоять на выходе из злачных мест без единой царапины на лице с набитой сумкой песо, франков, юаней, шиллингов. Когда я впал в комму, на моей руке два дня весел кейс, прикреплённый ко мне же номерными наручниками, ключ от которого был аккуратно привязан к моим яйцам.

Но эра такого вот вида уродливого бокса уходила в закат. Человеческое мытарство – признак навязанный добродетелям. Мы, как и в былые времена, гладиаторы под куполом цирка – мечтаем отстреляться до антракта. Вся индустрия переходить в legal zone и теперь у спортсмена есть шанс попасть к платному врачу. Роберто Дуран, Хулио Сесар Чавес, Джо Фрейзер – локомотивом тащили культуру этого вида. Из фаст-фуда в бистро.

К чему это я, стоящий на крою автострады в погоне за суицидом. Растратив достаточно безумства на своем пути, капая уже восьмой, девятой, десятой каплей на бинт правой руки, я понял, что к 45-му году внутри меня поселилась какая-то безмерная пустота. Ни стремлений, ни желаний, ни мечты у меня уже не было. Может это связанно с уже как лет 5 непрекращающимся гулом в моей голове, являющийся результатом ежемесячной долбежки. Но. Сидя тут, в цоколе, в раздевалке, в состоянии полуобморока, в погоне за счастьем, изрядно уставший, изрядно избитый, окутанный пеленой из ранее мне не знакомого состоянии, я потерялся.

Первое, что мне пришло в голову, это были воспоминания из детства. Лето после окончания детского садика, большие зеленые обшарпанные качели, единственные из ближайших к моему дому, шумящие от ветра в ушах листочки красного дерева и моя соседка – JJ – чистокровная блондинка с голубыми как твои джинсы глазами и желтым платьем в белый узор. Что-то колит у меня в животе, мне хочется сжаться в комок и смеяться. «Может я влюбился?» – первое, что мне приходит в голову. «Странное какое-то чувство: мне и больно, и щекотно – это и есть любовь!» – прокручивая в голове свои ощущения, уверенно вспоминал я. Спрыгнув с качели, я радостный подбежал к ней. «Дура!» – единственное, что смогло из меня выйти. Рука моя схватила ее за волосы и потянула их на себя. «Аааа!» – вскликнула она и упала на влажный после дождя песок своими белоснежными коленками. Затем, я схватил ее за подмышки и начал щекотать. «Аааааааааа!» – еще громче запищала она, встала с колен и побежала в сторону своего дома. «Мама, мама!» – вопила она. «Сначала я схватил ее за волосы – так делают в фильмах, где взрослые любят друг друга! Потом начал щекотать – так смешит меня мой отец – должно быть щекотно!» – искренне верил я, что она на меня за это не в обиде. «Значит и она теперь меня тоже любит!» – продолжал я. «Я люблю тебя тоже, JJ!» – крикнул я убегающей и рыдающей ей вслед, а сам развернулся в сторону своего дома, представил, что я черный как смерть ахалтекинец – особая порода скакунов кочевого народа Средней Азии – любимая лошадь моей матери, и галопом рванул за ожидающим меня стаканом теплого молока. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать. Капли уже летели на пол, но ситуацию с бьющимся гонгом в моей голове это никак не изменяло.

Второе – случайная драка в одном из местных баров. Мне 16. В прошлый раз тут устроили поджег недоброжелатели, но мы – местные бесы (название пошло от нашей секции спортивных единоборств Sins) – за два дня покрасили, отштукатурили и вернули прежнюю форму и вид хозяину, ни и самому заведению. В обиду мы его давать не могли – теперь у нас тут пожизненный запас Имбирного Эля. Мы сидели прямо за барной стойкой.