– Аой! (Антон Юртовой) Страница 1 - Литвек

●

Я любить не умел и любить не хотел

так,

как будто б то кем-то отмерено.

Об одной хоть и пел, но – себе надоел:

что в себе сохранил, —

не потеряно!

– Аой!

●

Чувства вихрем взнеслись – я её обожал!

Млея в сладостной неге, мечтой околдован,

я себя забывал, и хрустальный бокал

предо мной был

как будто всё полон.

Где конец наслажденьям, где ласкам предел?

Ненасытный в желаниях страстных,

я обет приносил ей и ярко горел

в упоенье, хмелея от счастья…

Как даётся легко предложение уз!

И как встречно ему поспешает согласие!

Обречён излукавленным быть

даже прочный союз.

Лишь любовью шлифуется главное.

Нам блаженство свивало прекрасный венок.

У обоих огнём полыхало возвышенное.

В обладаниях вспыхивал пышный восторг,

и сердца его музыку слышали.

Каждый миг ей прилежно служить;

быть в плену у своей неизбежности…

Мне казалось: я черпаю

вечную жизнь!

и плыву по её бесконечности…

Той стихией захваченный, я не роптал —

принималась в ней даже её монотонность.

Мне чудесной наградой казалась она.

А уж шла та стезя по наклонной…

Озаренье пришло: чем-то я утомлён…

будто б с ней мы… и что она – тоже…

На обман натыкается сладостный сон.

Он – не в руку, когда охоложено

ложе.

Был какой-то посыл; он меня сторожил,

рой предчувствий гоняя по кругу.

Стыд замяв, я томился и медленно стыл,

на себе ослабляя

подпругу.

Не дано было мне в эту пору не знать,

как звезда за звездою с разгона

в кипящую

бездну

срывается.

Есть любовь, и её никому не унять;

её щедростью жизнь восполняется.

Даже в первом и смутном броске

она в мощи не знает сравнений.

Я о ней узнавал в том… другом далеке…

Был тогда я ещё неумелым…

●

Мы резвились, от детства едва отойдя.

И тогда уже эту девчонку

среди многих, волнуясь, я вмиг

отличал,

ей в себе открывая заслонку.

А ещё до того, ещё в малых летах

не однажды я видел её

обнажённой.

Нам в укор тогда не был распахнутый пах.

Все мы были равны – в распашонках.

Новый срок наступил,

никого не спросив;

в нём туманами прежнее светлое стлалось.

Ту девчонку-подростка уж ветер кружил,

в лёгкий ситец её обряжая.

Будто вспыхнуло всё, в чём она удалась,

броско платьицем скромным

подчёркнутое.

Я в рассеянье, немо таясь, уяснял:

ей идёт быть простой, но и – строгою…

Я постарше её был всего лишь чуток.

Но взросление к ней приходило

стремительней.

Ещё многое брал я с натугою в толк.

В ней же время кроилось рачительнее.

Мы дружили и знали друг друга сполна.

Встречи были забавны, приветливы.

Что-то веяло новым… Что я, что она, —

мы хотели бы слыть за несметливых…

В счёт ли взгляды её, будто б так, невзначай

на меня иногда устремляемые?

И цветочек улыбки на рдевших губах…

И – лучей озорства обаяние…

Ну а ветер кружил, всё кружил и грубел.

И случилось распятым запретное.

Завладеть у девчонки ветрюга успел

тайной, скрытой лишь

ситцевой бедностью.

Вот судьба: я вблизи оказался в тот миг.

Мне вести бы себя поприлежнее…

Но меня встормошил её горестный вскрик:

я уже развито́й углядел её нежность…

Не скажу я про то ни за что никому.

В том поклясться пришлось мне, её выручая.

От неё отводили мы этим хулу.

В нас тогда уж искрилось начало…

Луг недальний ярился в цветах.

Ей букет там хотелось собрать попышнее.

Между лесом и полем тропинка туда.

В провожатые я напросился несмело.

Солнце грело легко, выбирая лишь нас.

Голубела небес необъятность.

Дозревавшая рожь вдаль волнами неслась.

Не бывает прогулок приятнее!

Взявшись за руки – поза двусмысленная.

Что с того! мы уж выросли —

больше не дети!

О запретах – не слышать бы и позабыть.

Сокровенному даже хорошие чужды

советы.

Мы друг друга касались щеками, шутя и смеясь.

Первый мой поцелуй был, однако ж,

не к шутке.

За такое она мне пощёчин отвесила всласть,

а могла б и – лозовыми прутьями.

Только что это – слёзы на гневных очах?

Разрыдалась она как в отчаянной скорби.

В свой черёд и меня уже сковывал страх:

как я с плачем управиться мог бы?

Я винился, прощенья просил и молол чепуху.

Был согласен терпеть все её поношения.

Вдруг в порыве лицом она ткнулась мне в грудь.

Я с лихвой получал – за терпение!

Нас объятье сроднило – до звона в ушах.

Нам признаний хотелось до боли.

Тот несдержанный, первый, застенчивый шаг —

только он отделял нас от поля.

Рожь в себя зазвала, прошумев добротой.

Отводилось в ней нам

предназначенное.

Вверх от нас уплывал небосвод голубой;

по-над нами

Антон Юртовой – Аой!

ПОЭМЫ

Торжество любви