еще этим заниматься?» Меня словно окатило ледяной водой! Я резко сдернула шаль со спины Степки, быстро закуталась сама и отодвинулась на самый край парты. Щеки и уши у меня горели огнем. Мне было стыдно, но я не понимала за что и почему.

Мне ведь просто было очень жалко Степку, и я хотела сделать так, чтобы ему было чуточку лучше и теплее.

Не знаю, права ли была моя учительница тогда, когда резко и при всем классе, оборвала ниточку единения, сочувствия, ниточку деткой жалости…

Не берусь судить, даже сейчас, но в своей дальнейшей жизни я уже больше никогда не могла из жалости, безоглядно и открыто, проявлять свои чувства нежности и сострадания к другому человеку.

Урок остался на всю жизнь.

2. «Шар»

Война громыхала далеко от нас, но мы жили только одной мыслью о скорейшем ее завершении, о нашей Победе. «Все – для фронта, все – для Победы!» под этим девизом жил и трудился весь тыл страны. Четыре весны, лета и осени на колхозных полях, с зари до зари, работали женщины и подростки. Без отдыха. Без отпусков. Без отгулов. Без права болеть.

После уборки урожая с полей и заготовок кормов, когда, не глядя на календарные дни, придет зима, у всех сельчан наступала короткая «передышка». В это время, по снежной дороге на застывшей реке, на санях, выезжали на заготовку дров, работали на ферме, занимались домашним хозяйством.

Женщины собирались после дойки коров, к вечеру, по нескольку человек в одну избу и пряли овечью шерсть, заготовленную на летней стрижке. Пряли на ножных самопрялках и ручных веретенцах. Электричества не было. Если был керосин, то зажигали лампу, а то просто – лучину, смоляную щепу, плохо освещающую и сильно чадящую. Печь старались топить вечером, а дверцу не закрывали, чтобы было светлее в кухне, где и располагались для работы. Самопрялки тихо жужжали, когда пряхи качали ее колесо ногой, а тонкая ниточка тянулась с кудели на веретенце, сматываясь в клубок. Когда вся заготовленная шерсть была спрядена в клубки, начинали вязать носки и варежки для солдат на фронте. Варежки вязали с большим и указательным пальцам отдельно, чтобы было удобно стрелять. Собирали посылки своим родным и просто – на фронт.

Обычно соседки обсуждали местные новости, новости с фронта, которые получили в письмах родных, а потом, наговорившись, начинали петь. Пели протяжные, старинные песни о женской судьбе, любви и разлуке.

Я лежала и слушала их песни. Я, конечно, знала их все наизусть, и мне так хотелось петь вместе с ними. Но я стеснялась и тихо, совсем не слышно, подпевала, слушая их красивое голосовое пение.

В нашем доме были балалайка и гитара. Отец купил до войны. Он хорошо играл веселые частушки на балалайке, романсы и песни под переборы гитары. Балалайка и гитара висели на стене, на ковре с нарисованными оленями. Когда дома никого не было, я снимала балалайку и начинала зажимать и перебирать струны, как это делал отец. Я старалась подобрать правильные звуки под частушки, а когда мне это удавалось, повторяла несколько раз для запоминания. Так, постепенно, самостоятельно и на слух, я научилась играть плясовые мелодии, под которые чаще всего исполнялись мои любимые частушки.

В школе у нас были уроки письма, счета, чтения и пения. Уроки пения проводил уже комиссованный по ранению, наш сельчанин, Василий Федорович. Он сильно хромал, но очень хорошо играл на гармошке. Мы разучивали песни советских композиторов и даже выступали классами на общих собраниях колхозников и в клубе на праздновании седьмого ноября, в день Великой Октябрьской Социалистической Революции трудящихся.

Встречать Новый 1943 год в школе решили с елкой. До этого дня никогда новогодних елок в школе не было. Наш учитель пения и сторож – истопник дядя Коля принесли елку из соснового леса за рекой. Елку установили в классе, а парты составили вдоль стен. Игрушек на елку не было. Помогали делать игрушки своими руками и дедки, и бабки, и мамы всего села. Кто что мог. Вырезали деревянные, шили из маленьких тряпочек, которые удавалось выпросить, вязали из соломы.

Василий Федорович съездил в город и где-то раздобыл стеклянные бусы и несколько настоящих, елочных игрушек. Елка в классе сразу преобразилась и стала такой нарядной! Мы с восхищением разглядывали эти красивые, яркие игрушки. Особенное восхищение вызвал большой зеркальный шар, с голубым отливом. Он светился на верху елки, как яркая звезда на темном небе. Хотелось взять его в руки и рассмотреть близко – близко, увидеть свое отражение в зеркальном отблеске изумительного чуда.

Настал Новогодний праздник! Хотя новых одежд давно уже не было, на утренник постарались принарядиться: мамы дали надеть девочкам свои бусы, повязали новые тряпочные ленточки, которые хранили «на праздник»

На елку в школу пришли и старый и малый. Событие для всего села. Подарков, конечно, не было никаких. Испекли несколько караваев белого хлеба, без шелухи и отрубей. Каждому досталось по куску этого настоящего, вкусного и ароматного хлеба. Запивали чаем из сушеной моркови, брусники, листьев смородины и малины. Такой чай готовили летом в каждой семье. Ребятня собирала листья, а потом раскладывали их для просушки под крышу дома, чтобы солнце не жгло и дождь не мочил. Осенью сушили и вялили ягоды. Хранили сухие травы и ягоды в холщевых мешочках, подвешенными в деревянных сенях^[1] под самый потолок, где не было верхней доски под крышей, для проветривания. Там же висели березовые веники и пучки целебных трав от разных болезней: «от живота», «от поноса», «от горла» и много других, которые принимали по рецептам сельских знахарок.

Угощение понравилось всем. Довольные мы расположились все вокруг елки. Марья Ивановна поздравила всех с наступающим новым годом, рассказала про обстановку на фронте, наказала всем стараться хорошо учиться, чтобы не огорчать своих отцов, братьев, которые сейчас на фронте сражаются за наше счастливое будущее.

Выступали со стихами дети из разных классов, которых заранее Марья Ивановна подготовила. Потом Василий Федорович стал играть на гармошке, а взрослые и дети стали петь песни: «Вставай страна огромная…», «Катюша». Песни военные, серьезные. Но вот Василий Федорович сказал: «Новый год надо встречать весело, а давайте – ка спляшем!» И заиграл плясовую «Барыню». Но все скромно жались и боязливо переглядывались друг с другом. У меня же ноги сами стали шевелиться на месте, руки встали «в боки», но в круг, к елке, я все же боялась выходить.

Василий Федорович увидел, что я уже почти пляшу возле стеночки и громко скомандовал: «Ну-ка, Любочка, в круг!» Под такие задорные переливы гармошки меня