как в дни беззаботной юности… Но что же он не идет… о!.. я чувствую, что умираю… а Джона нет!
Пришлось послать еще одного солдата поторопить и вскоре свидетели и должностные лица стояли у ложа умирающего ссыльного. Его показание было внесено в протокол и вслед затем, по распоряжению больного губернатора Джон Дэвис был объявлен свободным. Правда, при условиях жизни в этой колонии, эта свобода не представляла собой ничего утешительного, ибо означала лишь свободу умереть с голоду, но доброе имя Джона было восстановлено, а это и было самое важное в данный момент.
– Теперь еще последняя просьба, – обратился умирающий к представителю власти. – С тех пор, как мой несчастный дядя со всей своей семьей попал в дом призрения бедных, меня не покидала мысль выручить его из этого бедственного положения. Но мне никогда не удавалось скопить достаточную сумму… По пути сюда из Ботанибея я нашел самородок золота… могу ли я считать его своей неотъемлемой собственностью?
– Я устрою это, – ласково успокоил его капитан Ловэлль, – даю вам мое слово, что ваши родственники получат стоимость этого самородка.
– Ну, теперь я могу умереть спокойно, – прошептал Торстратен. – Господь смиловался надо мной… Останьтесь возле меня еще немного, Антон…
Антон нежно взял его за руку и не выпускал ее, пока несчастный не сомкнул свои глаза навеки.
На следующий день вокруг полуразрушенной колонии шла деятельная уборка трупов и предание их земле. Колонию приходилось теперь устраивать заново уже в третий раз, но теперь все условия складывались гораздо благоприятнее. Туземцы получили памятный урок, а кроме того, одно военное судно назначено было на постоянную стоянку в бухте. Спустя около недели после кровопролитного сражения сюда прибыли шесть транспортов, доставивших новые партии ссыльных и огромные запасы всего необходимого для колонии, а также и почту из Англии. Кромеры получили щедрый подарок от лорда Кроуфорда и что важнее всего, Петеру, за его верную службу, было даровано королем полное прощение и довольно значительный участок земли.
Нечего и говорить, что Туила должен был остаться при Кромерах в качестве главного управляющего и он уже мечтал о лакированных сапогах и о фраке со светлыми пуговицами, в которых он будет щеголять по праздникам.
Аскот тоже был на верху блаженства, так как получил патент мичмана королевского флота и всю блестящую обмундировку. От радости он даже попросил извинения у мистера Уимполя, признав что тот был прав, назвав его неосторожный выстрел ночью в лесу «глупой выходкой».
Общая радость была омрачена только предстоявшей разлукой, так как Фитцгеральд, Мульграв и Аскот вскоре должны были отплыть в Англию.
Тристам, в качестве опасного преступника, неоднократно убегавшего, носил кандалы и работал наравне с другими каторжниками.
Старый Кромер никак не мог забыть, что в сущности он обязан теперешним своим положением все-таки Томасу Шварцу, без которого он оставался бы всю жизнь простым поденщиком в Маленте. Поэтому каждое воскресенье после богослужения он навещал племянника и уговаривал его во всем сознаться и раскаяться, обещая даже выхлопотать ему помилование через лорда Кроуфорда.
– Ха, ха, ха! – смеялся над ним Тристам. – Право вы полоумный, сэр!
Несчастный предпочитал носить кандалы и мечтать о бегстве и новых преступлениях, нежели о честном труде. Но старый Кромер не унывал:
– Я еще успею его образумит! Ведь он сын моей сестры! Надо смягчить его сердце! Поговорю с ним еще в следующее воскресенье!..