сама. Время от времени она бросала взгляды в окно, но на улице перед ее маленьким домиком было по‑прежнему тихо.

Из другой комнаты было слышно, как Мэдди читает сказку Ноа, и ее высокий голосок звенел радостным колокольчиком. Последние три года стали бы для Женевьевы адом, если бы не лучшая подруга. Она была рядом всегда, включая тот день, когда Ноа появился на свет, и тогда, когда Финн впервые возник в жизни Женевьевы, сразу же вскружив ей голову, а было это на благотворительном вечере, организованном ее дедом. Конечно, он был обаятелен и красив – все девушки тогда не сводили с него глаз, – но для Женевьевы это была роковая встреча. Она сразу почувствовала за яркой внешностью Финна что‑то темное, опасное и, словно мотылек, полетела на пламя. Для нее, воспитанной в строгости, этот соблазн был запретным плодом, манящим и притягательным. И притяжение только усилилось, когда Финн, не спрашивая разрешения, вытащил ее на танцпол и прижал к себе – она до сих пор помнила ощущение его теплой ладони на обнаженной спине. Желание вспыхнуло в ней диким пламенем – и у Женевьевы были все основания полагать, что оно по‑прежнему жило в ней, несмотря на все произошедшее.

Бросив взгляд на часы, она вздрогнула: уже без пяти десять.

Почему Финн вдруг изъявил такое горячее желание увидеть Ноа? Он ненавидел ответственность – так, что даже семейный бизнес отдал посторонним управляющим. Вряд ли в нем проснулось желание отцовства. И, что самое главное, как отреагирует Ноа? Ей очень не хотелось, чтобы сын искренне привязался к Финну, ведь тот мог в любой момент исчезнуть – или обидеть его.

За окном хлопнула дверца машины, и Женевьева вновь взглянула на часы. Было ровно десять. Еще через мгновение раздался звонок в дверь, и она пошла открывать, тщетно пытаясь справиться с волнением.

Черт бы его побрал, подумала девушка, распахнув дверь и глядя на Финна. Он ни капли не изменился. Широко расставленные ноги в черных байкерских ботинках, могучие плечи с выпуклыми мускулами, почти целиком закрывающие проем… Интересно, мелькнула мысль у Женевьевы, он все еще гоняет по городу на черном блестящем «Мазерати», дразня полицейских? Финн де Люка был полной противоположностью ей – обожал риск и опасность и, точно ураган, привлекал своей мощью, завораживающей красотой, но это была смертельная сила.

Волосы его были темные, почти черные, и непокорные. На подбородке и щеках темнела тень щетины, точно ему было недосуг бриться, но самыми притягательными были глаза. Темные, они казались угольками, но Женевьева знала, что настоящий их цвет – неразбавленного кофе. И смотрел он на нее так, точно единственный из всех видел ее целиком, даже те части, что она научилась тщательно скрывать от других.

Именно таким ей представлялся дьявол‑искуситель. Рядом с ним она чувствовала себя сильной, умной и красивой – даже смелой. Благодаря ему Женевьева впервые начала ощущать себя так, точно у нее нет секретов ни от кого и что ей нет необходимости что‑то скрывать. Что ж, она открылась ему, а он использовал это знание против нее. Заставил ее влюбиться в него, довериться ему – и украл «Звезду Райли», не мучаясь угрызениями совести.

– Соседи начнут сплетничать, если ты так и будешь держать меня на пороге, Дженни, – произнес Финн.

– Не называй меня так, – вспыхнула Женевьева, тем не менее отступая назад.

Финн вошел следом и остановился перед ней. На долю секунды девушке показалось, что он сейчас прикоснется к ней, но Финн лишь склонил голову и улыбнулся своей озорной улыбкой, от нее у Женевьевы всегда что‑то ёкало в груди и оставалось лишь одно желание – остаться перед ним обнаженной и дрожащей от возбуждения.

Рассердившись на себя, она отошла и остановилась посреди гостиной, скрестив руки на груди.

– Не знаю, на что ты надеешься, Финн, но у тебя ничего не выйдет.

– Всего лишь познакомиться с сыном. А ты хорошо выглядишь, Дженни.

Женевьева покачала головой:

– Мы оба знаем, что ты работаешь иначе, так что прекрати притворяться. Я еще не разгадала твоих намерений, но сделаю это. И если ты не в курсе – хотя это вряд ли, – у меня больше нет доступа к имуществу Райли, включая драгоценности, бизнес и предметы искусства.

– Я знаю. Иначе зачем, ты думаешь, я прислал тебе чек?

– Кстати, могу отдать тебе кусочки. И учти, лесть не поможет. Мы оба знаем, что все твои красивые слова – пустышки. Не трать время попусту.

На миг лицо Финна застыло, на губах появилась какая‑то неестественная упрямая ухмылка, которую Женевьева не видела раньше.

– Я всегда говорю то, что думаю, и все, что когда‑либо говорил тебе, было абсолютно искренне. Может, я и натворил прилично всякого, но во лжи меня нельзя обвинить.

Женевьева засмеялась, но смех прозвучал как‑то натянуто.

– Особенно когда ты сказал мне, что я могу тебе доверять и ты никогда не причинишь мне вреда.

Финн сделал шаг по направлению к ней – девушка предостерегающе подняла руки.

– Мне жаль, прости меня, Женевьева.

На миг ей почудилось, что в словах его звучат искренние нотки, и коварный голосок в глубине сознания принялся нашептывать: может, он и впрямь сожалеет?

– Это уже не имеет значения. Не могу сказать, что я тебя ненавижу, – хотя ты это и заслужил. Ты подарил мне Ноа и показал, что я могу жить другой жизнью, – хотя я бы предпочла другой способ узнать это. Ты дал мне уверенность в том, что я могу постоять за себя и сына. Сейчас я гораздо счастливее, чем была когда‑то. Но это не означает, что я готова тебя простить и забыть то, как ты меня использовал.

Подойдя к Финну почти вплотную, Женевьева посмотрела ему прямо в глаза.

– Я клянусь, что не позволю тебе манипулировать сыном и обижать его. Так что надеюсь, что ты говоришь правду, – это для твоего же блага. Я уже не та наивная девочка, какой была три года назад.

Глава 2

О, тут она была права. Когда‑то Финн постоянно боролся с желанием защитить Женевьеву, оградить ее от деда – даже сделать ему больно за то, как он обращался с ней. Долгие годы унижений сделали свое дело – девушка была робкой и забитой. Но даже тогда в ней чувствовалась скрытая энергия, огонек жизни, который можно было раздуть в красивое пламя – и ему это удалось.

И вот он смотрел в ее глаза, в которых полыхала ярость, и в нем закипало восхищение. Хотелось схватить ее, прижать к себе и целовать, с головой окунаясь в эту страсть. Но так было легко заработать пощечину, а еще лишиться возможности видеться с сыном. Правда, Финн в равной степени боялся этой встречи – он представления не имел, как вести себя с малышом. Насколько он помнил своих родителей,