посреди каменного орнамента, корчась и всхлипывая смеха и боли.

После, когда им удается поднять друг друга на ноги, Пин закидывает на плечи школьный рюкзак и предлагает:

– Пойдем ко мне? Предки на работе, можно спокойно почиститься.

Нано не дурак отказываться. Ему еще один повод для родительского бойкота не нужен.

Пин живет очень далеко от школы, в рабочем квартале возле Завода. Типовые двухэтажные дома строились специально для рабочих по принципу «минимум комфорта – максимум химзащиты», дезинфекторы узких подъездов, по шуткам жильцов, способны вытравить не только следы грязи или радиации, но и самих носителей из комбинезонов, если задать максимальные параметры.

Двенадцать секунд в тамбуре дезинфектора – и дворовой драки как не бывало. Только ушибленные места ноют, да кровь по-прежнему носится по венам, как угорелая.

Вырваться из тисков комбинезона – блаженство. В квартире Пина всегда пахнет жареной картошкой и аэрозолем «Сосновый лес». Нано шлепает голыми ступнями по теплому пластику пола, вскрикивает, наступив на что-то маленькое и острое.

– Что у тебя тут валяется? – возмущается он, подцепив пальцами впившуюся в пятку металлическую шайбу с двумя торчащими теперь уже в разные стороны зубцами.

– Не знаю. А ты знаешь, что это? – Пин глядит через плечо Нано, навалившись ему на спину и по неосторожности упираясь локтем ему между ребер – как раз на место одного из синяков. Скривившись, Нано выворачивается, отдает шайбу Пину, чешет ушибленный бок.

– Фиг знает. Может, с вентиляции открутилась.

– Надо предкам показать, чтоб ремонтников вызвали, – Пин хмурится, озабочено глядя на решетку вентиляции под потолком. – А то затаскают по больницам, как семнадцать-сорок пятых, помнишь, Сид с Маром в школе две недели не появлялись?

– Когда?

– В прошлом году. Это у них дома что-то с изоляцией случилось, заметили поздно. Так их из квартиры выгнали и в больницу заперли, проверяли на все, что можно. Сид вообще говорил, что на них там опыты ставили.

– На тебе они опыты ставить не будут, – серьезно заявляет Нано. – Я помогу тебе сбежать.

– Ладно, – соглашается Пин и уносит странную шайбу в кухню, оставляет на обеденном столе – на самом видном месте. Пусть родители разбираются.

У Пина нет собственной комнаты – на первого ребенка семейной ячейке площади не полагаются. Зато есть большой шкаф, заваленный печатными книгами, и окна выходят на один из заводских цехов.

Забравшись с ногами на непривычно широкий подоконник, Нано разглядывает куцый дворик между домом и бетонным полотном заводского забора.

– Обалдеть, у вас здесь земля почти синяя.

Пин садится рядом, поджав сизые от синяков колени. Без маски и защитного комбинезона он выглядит еще младше и постоянно дергает веснушчатым носом, будто принюхивается. Первое время Нано не переставая пялился на него из-за этого тика, теперь привык.

– Папа говорил, как это называется, но я забыл, – Пин пожимает плечами. – Какая-то фигня с Завода. Вроде плесени, только неорганическая. Когда она начала появляться, тревогу подняли, даже собирались Завод закрывать. Потом подумали – дома защищены даже от радиации, без масок на улицу никто не выходит, нафига грузиться из-за какой-то плесени?

Бетонный откос оконной ниши приятно холодит спину и хочется сидеть так целую вечность. Нано нравится смотреть на синюю неорганическую плесень, которая вот-вот выживет со двора привычную рыжую пыль Города. Ему видится в этом настоящий микроскопический бунт. Маленькая земляная революция.

– Я слышал, что никакой радиации уже нету, – говорит Нано.

– Тогда зачем мы ходим в масках?

– Не знаю, – Нано давит пальцем на стекло, оно прогибается наружу прозрачной тугой резиной и тут же возвращается на место. – Может, чтобы все были одинаковые. А зачем ты разговариваешь со своим Богом?

Пин снова дергает носом.

– Он спасет мою душу.

– Тебе так сказали, и ты поверил, – дотянувшись, Нано тычет Пина носком в ребра. – Разуй глаза!

– Люди прокляты, – говорит Пин.

И Нано закрывает ладонями уши.

***

Городской госпиталь – жуткое место.

Пин никогда не видел столько человеческих лиц сразу. Синюшные мешки под глазами, тонкая, едва не прозрачная кожа (чаще – сморщенная, как бумажный мешок), трясущиеся руки. И все так таращатся, будто собираются выскрести из твоей головы самые сокровенные тайны. У Пина настоящих тайн нет. Почти.

От рыдающей мамы пахнет спиртом и какой-то травой. Это лекарство. Сначала она кричала и била ладонями по стеклянной двери папиной палаты, теперь сидит на кушетке тихо, только иногда всхлипывает (совсем как Швабра после «рисования») и грызет кулак. Из приоткрытого рта по ее подбородку тонкой полоской течет слюна.

– Не раскисай, парень, – один из приставленных к папиной палате солдат положил огромную ладонь на голову Пина и треплет волосы. – Твоей матери нужна поддержка, поэтому тебе раскисать никак нельзя. Понял?

Он садится на корточки перед мальчишкой и заглядывает прямо в глаза.

– Твой отец – герой. Благодаря ему, мы найдем и посадим за решетку еще нескольких подонков из Братства.

Пину все равно. Сейчас его папа совсем не похож на героя: в этой чистой больничной рубашке, с прозрачными трубками во все стороны, с выбритым затылком, в том месте, где ему раскроили голову.

Доктора говорят, что папа выживет. Пин не понимает – зачем?

Маме принесли какие-то бумаги на больничном планшете. Пока она ставит подписи толстой, привязанной к планшету ручкой, старая медсестра говорит на непонятном медицинском языке.

– Сделайте все возможное, – просит мама.

Медсестра кивает:

– Конечно.

Когда старуха уходит, мама просит Пина подвинуться ближе и обнимает, прижимает лицом к вырезу своей кофты так, что шерстяные ворсинки щекотят ему нос и совсем нечем дышать. Мама плачет тихо и очень горько, Пин и сам бы заплакал, но он держится.

Он должен быть сильным. Он должен поддержать маму.

От ее слез волосы на макушке становятся мокрыми, она шепчет: «Все будет хорошо, папа обязательно к нам вернется». Дышать все тяжелее, и Пин отстраняется. Вывернув голову, смотрит в щель от приоткрытой двери, как старая медсестра протыкает папину руку еще одной иглой с длинной трубкой, по которой течет лекарство. Пину совсем не хочется, чтобы папа возвращался.

– Мам, если Ад на Земле, а после смерти мы попадаем в Рай, почему ты не хочешь отпустить туда папу?

Из другого конца коридора с грохотом везут металлическую тележку, и Пину не расслышать, что отвечает мама. Тем более, когда она закрывает ладонью рот и вся трясется от всхлипов.

3

Радиочастоты передают: «Братство будет уничтожено.