последние места в не последний клан, но тут я даже говорить ничего не буду. Сам разберёшься. Виктор, ты что, реально не понимаешь, какой скачок сделал?

— Как бы вам поделикатнее.

— Ты со скоростью звука оторвался от своей социальной среды, раз. Уровень дохода — у меня мониторится и это — за неделю точно выше, чем имела твоя мамаша до больни...

— Вы сейчас стоите на очень тонком льду завуалированных оскорблений, — кажется, мы сейчас будем перебивать друг друга раз за разом.

Насчёт мадам Седьковой я с ним где-то более чем согласен, но это в любом случае не тема для него.

— Так ты б тогда позаботился о том, чтобы она бухая в школу не являлась! Хорошо, пошла сразу ко мне в кабинет — больше никто не видел! — завуч перестаёт болтать ногой и задумчиво смотрит на фрагмент сигары в своей руке. — Ты уже примерно представил, какой образ создал у всех? В том числе, у меня?

— Да.

— А теперь посмотри на себя нынешнего.

— В каком смысле?

— Охарактеризуй ЭТОГО Виктора Седькова, — тычок пальцем в мою сторону, — в сравнении с тем, который был тем утром, когда Али ему разбил очки последний раз?

— Я бы сказал, что сегодняшний я, — хлопаю себя по животу, — от того, утреннего тогда, здорово отличается.

— Чем? Сформулируй точно, это важно.

— Этот умеет побеждать и нацелен на победу. А тот был неудачником.

— Почему?

— Не готов был бороться.

— С чем? Одним словом.

— С агрессивной средой, в том числе — социальной.

Трофимов щелчком отправляет две трети сигары в окно и несколько раз хлопает в ладоши:

— Бинго. Теперь понял?

— Э-э-э, боюсь не до конца.

— Самый последний лузер и кусок говна во всей школе за её историю в очень ограниченное время изменился. Был тряпка — стал парень-кремень. Всё остальное, включая бабло, тёлок, рейтинг — вследствие. Главное — ты захотел измениться и сделал это. Смог. Достиг. В МОЕЙ ШКОЛЕ, КОТОРОЙ УПРАВЛЯЮ Я И ТОЛЬКО Я.

— Сергей Сергеевич, я вас не сильно шокирую, если скажу, что в моём текущем позитиве нет ни грамма вашей заслуги? То, что я пытаюсь стать кем-то, местами небезуспешно — никак не результат вашего труда?

— Разумеется, — он даже слегка удивляется. — Я начал с этого!

Ему удалось сбить меня с толку окончательно. Ничего не отвечаю и задумчиво хлопаю глазами.

Что он всем этим хочет сказать? Неясно, к чему клонит.

— Седьков, начало разговора! — светило педагогики чуть досадует и слегка раздражается. — Если человек — это ЧЕЛОВЕК, он всегда прорвётся, как подорожник сквозь асфальт! В какое говно его ни окунай! Я начал с этого!

— Упс, да. Пардон. Никак не сложу три плюс два. А вы это к чему всё?

Цель его общения понятней не стала.

— Я никак не могу повлиять на твою способность либо неспособность быть человеком. Ты захотел — и снёс практически дважды всю школьную иерархию. Не займёшь её место, кстати, только по причине отсутствия гражданства — за тебя не могут голосовать.

— Ух ты. — С такого ракурса я не думал.

— Угу. А пока ты не хотел — тебя бы из болота не вытащили и сотней бульдозеров.

— Вы хотите сказать, что...

— Я давно в этом кресле. Многое видел, многих видел. За редким исключением учитель очень мало может повлиять на окончательный результат ЛЮБОГО ученика.

— Я считаю этот ваш тезис преступно неправильным.

— Считай, — Трофимов грузно спрыгивает с окна и беззаботно пожимает плечами. — Иногда, чтобы ученик понял через десяток лет, учителю нужно сеять семена заранее. Чего приходил-то?

— У Рашида выбит глаз, раз. Спасибо за помощь вчера в лицее, два. Три: вы бы не могли вызвать полицию по факту телесных повреждений Лысого? Как вчера?

— Два: не за что, уже проговорили. Раз: да и хрен с ним. — Завуч весело занимает собственное кресло и набулькивает в чайник ещё воды (оказывается, у него там и кран, что ли — плохо видно с этим зрением). — Три. Поскольку ты со вчера не бесклановый, проблемы родни Али теперь — никак не мои. Можете делать друг с другом, что хотите, у меня — уведомление с сервера юстиции.

— Упс.

— А ты как хотел?! Слушай, я сейчас начну нервничать от твоего тугоумия.

— Постараюсь это пережить, — бормочу себе под нос.

— Ладно, заново... Виктор, я тебе ещё раньше говорил, что не хочу конфликтов С ВЛИЯТЕЛЬНЫМИ Р-О-Д-И-Т-Е-Л-Я-М-И! Тем более, если эти конфликты — за тебя-дворнягу, с которой в жизни никогда ничего не поимею, когда ты вырастешь. Но сейчас всё изменилось. Не сечёшь?

— Упс.

— Ага. Во-первых, ты теперь Хамасаки — как минимум, с точки зрения текущих управляющих традиций. Во-вторых, ты уже не ноль, а самый динамичный рейтинг на момент.

— Боюсь, я вас не до конца понимаю. Я же тот же? Рейтинг, опекунша — производные?

— М-да... не понимаешь... Ну и ладно. У тебя просто ещё висят психотравмы, — он досадливо морщится. — Пройдёт... Неважно, как к тебе относятся другие. Важно, кто ты сам. В конечном итоге рулит только это.

— Даже не знаю, что вам сейчас сказать, чтобы это было прилично.

— Вот и помолчи. Всё, пока. Допил? Мне пора работать, тебе — на урок.

Уже практически закрываю за собой дверь его кабинета, когда меня догоняет последняя фраза:

— За опоздание баллы не снимут только один раз, сейчас!

Глава 2

Интерлюдия 1

После того, как Рыжий зачем-то понесся в административный корпус, она на пару секунд задумалась.

С одной стороны, сейчас нужно было просчитать очень многое. Бы. Если бы не Хамасаки — после взятия Виктора под официальную опеку Тикой тех же Али можно было особо не опасаться.

А с другой стороны, та же Эрнандес вон, только что копытом не бьёт — собирается идти обрабатывать китаянку, но ждёт от неё сигнала.

— Вали, — вздохнула Мартинес, хлопая подругу по заду. — Мы тут сами, по-своему, по-девичьи.

Ана взмахнула в воздухе гривой волос, подхватила рюкзак Седькова и рысью унеслась в сторону ворот: до начала занятий оставалось совсем немного, а разговор предстоял нешуточный.

— Ты к чему клонишь? — Хамасаки-младшая, оставшись с ней наедине, подозрительно прищурилась.

— Тебе не понравится, — пообещала Айя. — Какие расширение врубить, чтобы мы могли говорить открыто?

— Давай змейку, обе, — японка пожала плечами. — На раз-два. Один, два!

Две небольшие призмы зажглись перед ними почти синхронно. Приложуха была не из самых серьёзных, но параллельно с контролем достоверности позволяла общаться ускоренно даже тогда, когда собеседники друг другу не доверяли.

— Миру, какие у тебя планы на Рыжего?

Про себя латиноамериканка подумала, что нападение — лучший способ защиты, даже если защищаешь не себя.

По лицу Миру пронеслась лёгкая тень.

— Стоп! Поправка! — тут же сориентировалась потомок одной из ветвей семьи Эскобар. — Что хреновое ты в его адрес замышляешь?

В