хозяину.

Шломот была высокого роста, с черными гладкими волосами и блестящими глазами горной газели, с гордой и властной осанкой. Киш не скупился: приобретал для нее красивые наряды и украшения, юношам и девушкам, прислуживавшим в доме, а также своей старой жене Нааме он наказал беречь ее как зеницу ока, потому что она мать его единственного сына и наследника Саула и дороже ему всего на свете. Шломот больше не рожала и была всей душой привязана к своему единственному сыну.

И вот случилось однажды, что, находясь на гумне, Киш услыхал разговор, порочащий Шломот: будто бы она, распутная, зачала в грехе, и мальчик якобы похож на Евусея. По голосу он определил, что говорил это Миклот, тот самый Миклот, который был осужден четыре года тому назад за избиение еврейского мальчика-раба, а Киш был тогда судьей.

Возмущенный наглой клеветой, Киш взял дубинку, перелез через колючую изгородь, минуя пшеничную копну, подошел к сидевшему на поле Миклоту и молча обрушил свою палку на голову клеветника. Тот рухнул без сознания и, хотя остался в живых, годами с тех пор не вставал с постели, мучаясь болями.

Утром следующего дня, придя к старейшинам, Киш рассказал о содеянном:

— Я согрешил, избил человека без суда. Во мне закипела кровь, а рука — плохой советчик. Возложите на меня наказание по закону.

Вызвали присутствовавших при избиении как свидетелей. Под присягой они показали, что Киш действительно избил дубинкой Миклота, но что Миклот пустил гнусную сплетню о Шломот и ее сыне, которых Киш любит больше самого себя. Тогда судьи постановили обязать Киша выплатить жене избитого деньги, так как она лишилась кормильца. Но, сказали они, Киш не совершил кровного греха, поскольку его оскорбили бесчестным и лживым наговором на супругу. А клеветник — он вполне заслуженно наказан.

С того самого дня Киш стал другим человеком. Он отпустил бороду, перестал стричь волосы, стал похож на аскета, удалившегося в пустыню. Он избегал людей, пренебрегал обязанностями мужа Совета, хотя в округе по-прежнему его почитали. Киш целиком сосредоточился на хозяйстве — оберегал собственные поля, виноградники, стада. И все силы свои положил на воспитание сына — единственной страсти души его. Он учил Саула разным ремеслам, заставлял упражняться в быстром беге среди скал, прыгать через препятствия, обучал искусству борьбы, меткому метанию пращи, безукоризненному владению луком — на случай войны с врагами. Он учил его Торе и соблюдению обычаев предков, передававшихся из поколения в поколение в доме Авиэля, отца его. Киш не умел ни читать, ни писать и не обучил грамоте своего любимого сына.

Годы забот и трудов несколько согнули Киша, но он оставался крепким. Он говорил очень скупо и сдержанно. Многие, знавшие его раньше, помнившие его кипучую энергию, упрашивали Киша вновь заняться делами общины, на что он неизменно отвечал:

— Зачем вы обращаетесь ко мне, грешному? Я ведь принадлежу к самой младшей семье колена Биньямина.

Он больше не соглашался быть советником и защитником, даже стал уклоняться от участия в общих жертвоприношениях, перестал ходить в Божий дом, не появлялся на праздниках. Он поставил в своем дворе жертвенник и там приносил жертвы Господу, согласно учению Моисея, переданному ему по заветам предков. Но не забыл он, как отец брал его с собой в Шило,^[2] и не забыл он ни самое торжество, ни самое место жертвенника. Он рассказывал сыну своему Саулу о Скинии и ее утвари, о Ковчеге Завета, о первосвященнике Элии и его воспитаннике Самуиле. И у мальчика, слушавшего рассказы отца, захватывало дух.

II

Саул рос непохожим на местных юношей. Ростом был он выше своих сверстников, черноволосый, с белым лицом, с прямым носом, необыкновенно похожий на свою мать. Он не вступал в игры с соседскими мальчиками. Саул очень любил своего отца за его справедливую и простую душу, он восхищался красотой своей матери, ее обаянием, благородством ее поступков.

Во всех отцовских трудах и заботах, как в поле, так и дома, Саул стал его надежным помощником. Быстрый, смелый, с сильными руками, он легко поднимал и носил любые тяжести. Легконогий, он быстро ходил, бегал стремительно, прыгал высоко. Саул избегал развлечений, уклонялся от участия в пиршествах, не гулял с девушками родной Гивы, хотя те и засматривались на необыкновенного юношу. Не одна видела его в своих сновидениях: будто брал ее Саул за руки, прижимая к могучей груди, нашептывая нежные слова, обещая блаженство.

У Киша, умного хозяина, кроме полей и виноградников, кроме стад, молочного скота и овечьих гуртов, было пятьдесят породистых ослов и ослиц, которых содержал он в особом загоне, огороженном высоким забором. Они давали добрый приплод, который шел на продажу. В стойлах у него были животные самых разных мастей и достоинств: ослы из Нубии и Арама, Аргона и Междуречья, из земли филистимской и Тира, из пустынь и с берегов великой реки Египетской; самцы и самки пепельного и серого цвета, черные и белые. По сравнению с другими, ослы и ослицы Киша отличались высоким ростом, прекрасной статью, силой, выносливостью, проворством, способностью легко преодолевать трудности дороги и таскать тяжелый груз.

Отличный знаток дела, Киш, сбывая на рынках потомство своего ослиного поголовья, нажил большое состояние. Сына Саула он посвятил во все тонкости ухода и выращивания этих животных. Тот хорошо постиг эту нелегкую науку, радуя отца памятью, усердием, сноровкой, умением. Саул привязался к этим животным и хорошо разбирался в тонкостях их пород, наклонностей и повадок.

В наделе Биньяминовом никто не умел так проворно и ладно ездить на ослах, как Саул. Животное, чувствуя его горячую кровь и силу воли, подчинялось ему с любовью и страхом. Уши животного приподняты, а ноздри улавливают далекие запахи, ноги несутся стремительным галопом, животное опьянено ездоком. Услышав издали крик осла, ослица подает голос, как бы извещая о прибытии своего господина, или поворачивает голову к своему седоку, как бы обращаясь к нему. Всякий, кто видел Саула верхом, останавливался, затаив дыхание: так прекрасен был ездок, слившийся с животным, уносящим его за облака пыли. И родилась на Гиве поговорка: «Ездит, как Саул, сын Киша».

Многие на Гиве завидовали Кишу и тоже стали выращивать ослов на продажу, но их постигла неудача, не повезло им. Они потеряли состояние, вернулись к обработке виноградников, продав за бесценок выращенное стадо, и затаили в душе злобу на Киша. Хотя внешне они продолжали почитать его, их снедала зависть.

Случилось так, что Аравна Евусейский прибыл к Кишу, чтобы купить у него ослицу. Он говорил