Мажит Гафури Дикий гусь

1

Километрах в двух от нашей деревни есть большое круглое озеро, похожее на месяц, упавший с неба. Зовут его Ак-Куль, что означает Белое озеро.

В ширину оно будет километров пять, и поэтому противоположный берег чуть виднеется.

Летом луга вокруг озера покрыты травой. Если посмотреть с соседней горы, то кажется, что на огромном зеленом ковре лежит блестящее круглое зеркало.

В мае сюда со всех окрестных аулов сходятся жители для игр и забав. Тогда берега его оглашаются смехом и песнями.

А когда наступает вечер, в камышах начинают кричать водяные птицы. Их разноголосые крики разносятся далеко, повторяясь гулким эхом.

Шумно и весело летом на озере. Но когда приближается осень, начинают дуть холодные ветры, жизнь замирает и становится грустно.

Не резвятся больше под солнцем блестящие рыбки, уходят на дно, и от всплесков их не играют круги на воде.

Не приходят сюда и люди.

Только дикие гуси и утки, улетая в теплые страны, опускаются на Ак-Куль. Отдохнув и наевшись, они тучей вздымаются в воздух. Их крики: «Кыйгак… Кыйгак!» — придают красоту и жизнь берегам Ак-Куля.

В эти дни опустевшее, грустное озеро вновь оживает.

2

Почти каждый день я прихожу к нему, любуюсь издали, как купаются дикие гуси, наслаждаюсь красивыми звуками их голосов и невольно задумываюсь.

Когда я слышу вдали их одинокие крики, мне кажется, будто кто-то стучит по медному тазу серебряной ложкой. Приложив ладони ко лбу, я поднимаю голову кверху и смотрю в ту сторону, откуда слышатся их голоса. Еще ничего не видно в блестящем, как зеркало, синем небе, но крики гусей раздаются все ближе и ближе, отчетливее и отчетливее.

«К озеру подлетаем, к озеру подлетаем! Приготовьтесь спускаться!» — вероятно, кричит предводитель стаи.

Вдали появляется что-то вроде шелковой ленты. Она плавно колышется, словно ее развевает ветер.

И чем ближе к озеру гуси, тем громче их голоса. Сохраняя порядок, они опускаются ниже и ниже, садятся на берег, и мне кажется, что с ними вернулись летние дни.

Гуси приводят в порядок перья, хлопают крыльями, пьют воду и о чем-то толкуют. Если опускаются вечером, то ночуют на озере. Но чуть свет рано утром опять поднимаются в небо и снова летят на юг.

«Эх, если бы крылья и мне, и я бы вместе с ними увидел теплые страны», — думаю я.

Я завидую им, мне тоже хочется увидеть весь мир. Если бы вместе с птицами можно было слетать в страны вечного лета и потом вернуться обратно, я не испытал бы этой тоски, расставаясь с ними.

3

Однажды, проснувшись на восходе, я пошел за лошадьми. По дороге мне встретился мальчик Гариф и сказал, что наши кони пасутся на берегах Ак-Куля.

Озеро было прекрасно. Косые лучи восходящего солнца играли на спокойной глади воды. Казалось, что через озеро перекинут блестящий мост, осыпанный золотыми пылинками. Вдали, у берега, разбивая веслами воду, скользила взад и вперед рыбачья лодка. Рыбаки проверяли сети.

Любуясь озером, я подошел к камышу, росшему у самой воды.

Признаться, я удивился, услышав одинокий голос дикого гуся:

«Кыйгак… Кыйгак…»

Я осмотрелся. Ни в воздухе, ни на озере гусей не было видно.

«Что такое? — подумал я. — Где же он?»

Я прислушался. Крик повторился совсем близко, где-то рядом со мной, в камышах.

Раздвигая камыш руками, я вошел в холодную воду.

И вдруг, испугавшись меня, в зарослях забился дикий гусь. Он пытался взлететь, хлопал, одним крылом, подпрыгивал, но попытки его были тщетны. Вероятно, вчера его ранил охотник, и гусь не мог улететь со стаей.

Притаившись в зарослях камыша, этот гусь с тоской в глазах смотрел, как в прекрасном, безбрежном, как море, небе летят на далекий юг его друзья и товарищи.

Мне стало жалко гуся. Я поймал его без труда. Он пытался вырваться и хлопал здоровым крылом. Он принял меня за врага. Стараясь не задеть больного крыла, я понес его домой.

Он еще долго пытался вырваться, бился в моих руках, но потом устал и притих. А когда я гладил его голову, он старался спрятать ее.

Лишь к полудню привел я лошадей в деревню.

На меня рассердились дома за опоздание.

— Держать гуся — только мучить, — строго сказал отец. — Надо его зарезать.

Сердце мое испуганно сжалось.

— Не дам! — ответил я со слезами в глазах. Мне было жаль этого бедного странника, заблудившегося в чужих краях. — Я сам буду заботиться о нем.

— Ну хорошо, заботься, — сказал отец.

Я не знал, что делать от радости. Унес гуся в сарай для домашней птицы, поставил, ему сковородку с водой и хлебом. Но гость мой не стал ни есть, ни пить. Он с испугом забился в угол сарая и сидел там, не двигаясь.

Я насыпал гусю овса и проса. Но и этого лакомства он не отведал. У него не хватало смелости. До самого вечера он ни к чему не притрагивался.

Перед закатом солнца домой явились, гогоча, словно после большой работы, домашние гуси и стали искать еду.

Услышав их голоса, дикий гусь оживился. Он принял их за своих товарищей и приветствовал криком:

«Кыйгак… Кыйгак…»

Заслышав это, наш злой красноглазый гусак с длинной шеей захлопал крыльями, закричал и понесся к дикому гусю. А за ним, словно случилось что-то особенное, громко крича, понеслись и другие гуси.

Мой гость испугался и еще дальше забился в угол.

Гусак до того разъярился, что, пожалуй, убил бы пришельца, если бы я не помешал ему:

— Разве можно быть с гостем грубым и гордым? А если и с тобой поступят так же?

И я прогнал домашних гусей, чтобы успокоить гостя. Но они не скоро утихли. Красноглазый гордый гусак, хвастаясь храбростью, еще долго хлопал крыльями и кричал. И остальные, смотря на него, тоже громко гоготали.

Уходя домой, я сказал:

— Не смейте обижать слабого! Я заступлюсь за него!

4

Ночью я долго не мог заснуть, думал о бедном моем госте, о его одиночестве и тоске по товарищам.

Его друзья уже далеко. Где-нибудь на красивом озере они отдыхают, копят силы для нового полета. Мне было жаль моего одинокого друга. Я должен теперь охранять его от врагов.

Проснувшись утром раньше обычного, я вышел во двор. Меня окружили домашние гуси. Они нещадно шумели, требуя есть.

Я побежал проведать гостя.

Увидев меня, он нерешительно приподнялся, но опять опустился. Я заметил, что он немного поел и выпил