- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (41) »
Людмила Файер Гелла — дочь Одина Одноглазого
Те, кто придут в этот мир, пусть не ждут от него снисхожденья. Жизнь — не волшебная сказка, где счастливы все и всегда. Часто судьба преподносит одни лишь нужду и лишенья. Счастьем считается случай, когда у тебя есть еда.Кто я? Невзрачный комок неокрепшей измученной плоти, Шансы которого выжить бесспорно стремятся к нулю. День для меня пережить — равносильно тяжёлой работе. Даже в мечтах по ночам я себе ничего не сулю.
Что ж, лучший путь — шаг к уходу из мира страданий В радужный мир, где ни боли, ни страха, ни слёз. Там всех нас ждёт исполненье заветных желаний. Там и тепло, и еда, и не мучает больше мороз.
Так и со мной всё должно было вскоре случиться. Да, я готова была… И я этого даже ждала… Но покачнулись весы, позволяя судьбе измениться. Та улыбнулась слегка и надежду на жизнь подала.
Было как в сказке — из круга слепящего света Вышла богиня, в ладони меня приняла. И на руках унесла, но куда? Я не знала ответа. Что ж, будь, что будет — я тихо, смирившись, ждала.
Что будет дальше? Оставим в покое гаданья. Важно лишь то, что продолжился путь мой земной. Много дорог у судьбы — в этом главное есть осознанье. Мне повезло, я жива. Значит что? Первый раунд за мной… (Отшельник)
ГЛАВА 1. МЫ ЗАЧЕМ РОЖДЕНЫ В ЭТОТ МИР?.
…Как вам описать мою короткую жизнь?.. Да, мне всего лишь восемь месяцев и пятнадцать дней, и я ещё не совсем выросла, но память у меня хорошая, и я достаточно повзрослела, чтобы попытаться припомнить и собрать свои воспоминания в общую картину, попробовав рассказать вам как было дело, пока время не стерло память детства… …Родилась я большой коробке, выставленной на улицу доброй женщиной специально для диких кошек, которых она по доброте своей прикармливала. Коробка стояла у стены деревянного неказистого садового домика, накрытая старыми куртками, которые по мере возможности защищали коробку и находящихся там многочисленных кошек от дождей летом и морозов зимой. Моей матери в то время было примерно столько же, сколько мне сейчас. Она была очень молода и не успела созреть окончательно для материнства. Поэтому, проведя с опытными дачными сладкоголосыми котами-ловеласами нежные, романтические июньские вечера, она понесла и родила в конце августа меня — маленького пятнистого задохлика. Я родилась очень слабенькой, потому, что это были первые роды у моей мамы — самОй почти что девочки. Но в дикой природе кошки рано взрослеют и становятся матерями, а котята, первый окот, бывает и не выживает. Или плод не до конца сформировывается, или кошка, бывает, выкинет, не доносит. Ведь сама еще не выросла, а тут такое дело — материнство! Тяжело! А ведь и поесть вокруг не густо, и холодные росные августовские ночи… Все бывает. Да и коты не дают проходу, хоть и детёнка носишь, а всё норовят снова к самочке молоденькой пристать. Им-то, котам, все равно, они не заморачиваются, что это может быть их родной детёныш в её утробе… Откуда я всё это знаю, спросите вы? Да мамка рассказала, пока я была с ней! В общем, родилась я в большой кошачьей семье. С нами жили еще три взрослые самочки, четыре котёнка чуть постарше меня и одна кошечка-подросток. Мужчин-котов среди нас не было. Наше небольшое сообщество было целиком женским. Хотя… Я не рассматривала маленьких детей самочки-соседки. Может среди них и были мальчики. На том этапе мы все пахли одинаково — молоком… …В коробке было тесно, но тепло. Отовсюду раздавалось тихое мяуканье, чмоканье и звуки возни. Это котята сосали матерей, перебирая лапками, чтобы массировать их брюшки, полные молока. Я была у мамы одна, и мне, по идее, должно было бы хватать ее молока. Поначалу так оно и было. Я высасывала все, что находила в сосках на ее брюшке. Наверное это была не мамина вина, что молока в ней оказалось мало даже для меня одной, да и то вскоре перегорело и кончилось. Ее молодость, а может и нездоровье сыграли свою роль. Я все чаще оставалась голодной и переползала к другим кормящим кошкам, чтобы дососать пару капель, оставленных их малышами. Часто кошки меня отталкивали от своего живота задними лапами, несильно били передними, без когтей, шипели и тихо рычали, предупреждая, что зона закрыта для чужого ребенка, своим детям не хватает! Но я, поскуливая, все равно совала и совала тупую, слепую мордочку, чуя запах еды. А что мне оставалось делать? Моя мама тихонько жалась в уголке коробки и дрожала. Она была больна и ничем больше не могла мне помочь. — Проси их, проси, — тихо мяукала она, глядя на то, как я пытаюсь найти сосок чужой самки. — Матери же они! Должны понять, что не выкормлю я тебя! Рада бы, да нечем! Проси их, проси! И я просила, как могла… Через какое-то время та или иная кошка, пожалев плачущего от голода котенка, уступала мне, и я набрасывалась на заветный источник жизни, как оголодавшая пиявочка. Их соски почти всегда уже были практически пусты — родные детишки старались на совесть, но я вытягивала еще по паре капель из каждого и засыпала утомленная трудной работой. Такими были мои первые воспоминания. Худо-бедно я все же росла, конечно не в пример откормленным соседским котятам, которые были почти вполовину крупнее меня, живыми, озорными и хулиганистыми. Когда ты живешь в семье диких кошек, ни одна из которых сама никогда не знала никакого другого дома, кроме улицы и старой коробки, трудно себе представить иную жизнь, такую, как у меня сейчас — в довольстве, сытости, тепле и любви. В дикой природе все подчинено инстинктам выживания и нет никакого снисхождения к слабым, больным и покалеченным. Я, мама и соседские кошки не были в прямом смысле предоставлены сами себе. Нас кормила та самая добрая женщина, которая, как смогла, соорудила нам дом из коробки и старых курток. Мы получали еду каждый день. Пусть не до отвала, но регулярно. Остальное наши матери добывали обычным путем охоты. На то нам и были даны природой наши когти, чуткие носы и уши. Моя мама ела мало и почти не охотилась. Она была очень маленькой, тощенькой и слабой. Ранняя беременность измотала ее, выпив жизненные соки из еще толком не сформировавшегося тельца, а подхваченная от любвеобильного самца заразная болезнь медленно разрушала хрупкий организм. Имени у меня не было, как и у остальных из нашего общежития. Добрая женщина называла нас всех "кис-кис". И мы считали это слово своим именем. Через пару недель с моего рождения у меня- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (41) »