таскал со двора воду по трети огромного ведра, неумело мыл в оловянном тазу посуду, оставшуюся с вечера, пыхтя, молол орехи, давил чеснок и растирал тяжелой ступкой семена фенхеля и кориандра. Требовалось от него одно — делать все быстро, ловко, и очень тихо, чтоб ненароком не разбудить раньше времени хмурого хозяина. Бренну было обидно, что его День рождения начался с утомительной скучной работы. Но мысль, что его помощь окупится сполна, если мать освободится пораньше, бодрила, и он не ныл понапрасну.

Когда мать разрешила ему передохнуть, Бренн уселся на высокий старый табурет возле окна, что выходило на улицу Вишневого дерева, и размечтался о вожделенном подарке — наверняка это будет тот самый бригант, большой и тяжелый, который стоял в лавке игрушечника Ямси, и уже полгода дразнил своими темно-красными парусами местных мальчишек. Пока он мечтал, Кьяра сварила густую фасолевую похлебку с чесноком, орехами, пряными травками, пожарила козий сыр и напекла гору яблочных лепешек, которые особо почитал Якоб — крепкий смешливый подмастерье кузнеца. Якоб таскал Бренна на плечах, втихаря от матери учил его правильно ругаться, драться, курить трубку и петь похабные песенки. Этого было вполне достаточно для воспитания будущего мужчины, полагал Якоб. Правда, большую часть из этого Бренн вполне успешно усваивал, общаясь со сверстниками и старшими обитателями Канавы.

К угрюмому кузнецу — хозяину кузни, крепкого дома и большого рабочего двора, Бренн относился с боязливым уважением, стараясь лишний раз не попадаться на глаза или под руку. Рука у него была тяжелая — это Бренн хорошо прочувствовал на своей шкуре. Первый раз — когда он, не удержав тяжелый молот, который взял без спроса, чудом не отдавил себе пальцы на ногах, а второй — когда Морай услыхал, как он нагрубил матери.

Но сегодня случилось невиданное — Морай вдруг снизошел до белобрысого отпрыска своей темнокудрой служанки. Дверь отворилась, и кузнец неспешно вошел в кухню, кивнув присевшей у очага Кьяре. Увидав замершего на табурете Бренна, молча подошел и положил шершавую ладонь ему на загривок. Бренн невольно сжался, чувствуя горячую тяжесть на голой шее и опасаясь получить затрещину.

— Ты вроде хотел такую? — раздался над его макушкой глуховатый голос. Морай пошарил в кармане и перед глазами Бренна засверкала начищенной медью морская дудка-свисток.

— Она, конечно, старая, помятая слегка, — вроде как заоправдывался кузнец, — но зато у нее не три, а четыре разных свиста. Владей, парень.

Бренн онемел и даже не поблагодарил Морая, стискивая в потных пальцах небольшую, но тяжелую, и просто восхитительную штуку, если кто в этом разбирался.

Когда он станет мореходом…

***

— Собственными, прям-таки растопыренными от восторга глазами, вы увидите сногсшибательные чудесности, потрясающие цирковые номера, страшно потешных клоунов, монструозных, но симпатичных страхолюдов, а также живые картинки из истории древнего Лаара. В целом свете вы не найдете такой умопомрачительной всякой всячины, как в театре дядюшки Гримара! Поверьте мне, честному Хагану — не найдете в целом свете! — орал в большой медный рупор веселый карлик с длинными светлыми волосами. Он ловко перемещался над толпой на высоких пружинных ходулях. И карлик не врал — здесь было на что посмотреть, что правда, то правда. Кроме самой сцены взгляд привлекали пестрый шатер и большие разукрашенные фургоны за ним.

— Прикройте разинутые рты, господа — не то проглотите пару-тройку мух, когда увидите Воздушную Марибэллу! — вопил карлик.

Воздушная Марибэлла вызывала презрительные усмешки женщин, не ослабевающий интерес у мужчин и дикий хохот мальчишек. Это была невероятная по толщине дама, способная танцевать на кончиках пальцев, удерживая при этом кружку с элем, водруженную на огромный бюст, высоко поднятый лифом и обрамленный кружевными рюшами. Когда толстуха резво подпрыгивала, грациозно приземляясь на прогибавшиеся под ее тяжестью доски, пиво из кружки выплескивалось на шикарную грудь. Мокрое красное, как кровь, платье плотно облегало трясущиеся груди с торчащими сосками, и над площадью повисал довольный рев из десятков глоток, а на пышные округлости танцовщицы сыпался монетный дождь.

Бренн хихикал, но с почтением относился к бюсту Марибэллы, однако гораздо больше ему нравилась тоненькая девушка-змея Лея, которая немыслимым образом скручивалась вокруг толстого шеста, одетая лишь в трико из мелкоячеистой рыболовной сети, не скрывавшей ни упругих ягодиц, ни маленьких грудей с розовыми, длинными как у козы, сосками. Но больше всего Бренн восхищался двухметровыми братьями-силачами Руни. Они небрежно гнули подковы, монеты и железные пруты, разбивали лбом доски и разрывали на себе цепи. А еще они легко подбрасывали и ловили толстуху Марибэллу — так, что ее пышные юбки задирались, показывая пухлые розовые колени и короткие панталоны в воланчиках.

— Придержите свои глаза, чтоб не выкатились от удивления, а то их живо подберут наши жонглеры — умельцы на все руки и ноги Жуф и Жаф, — заявил карлик, и, как блоха, перепрыгнул на ходулях на свободный пятачок меж людских тел. Тут же на сцену выкатились два потешно одетых лохматых клоуна. Кувыркаясь и крутя колесо, они умудрялись подбрасывать и ловить цыплят и ежей, яблоки и груши, горящие свечки и даже раскаленные угольки.

— А теперь, почтеннейшая публика, в вашу честь и для вашего удовольствия будет исполнен номер, равного которому вы не увидите нигде! Так что, раскошеливайтесь, не стесняйтесь и встречайте — Всеядный Многожор к вашим услугам!

Такого номера Бренн еще не видел ни разу. Из-за сине-звездного занавеса на сцену вышел длинный, вихлястый, как глиста, человек в одних штанах до колен. Его ребра, позвонки и острый кадык торчали, а бледный втянутый живот, казалось, прилип к позвоночнику. Длинные клешастые руки свисали до самых колен.

— Несчастный Многожор, — он всегда уныл и печален, поскольку каждую минуту хочет жрать, — с грустью в голосе сообщил карлик и всхлипнул. И тут же братья-силачи притащили на сцену огромный котел, к которому Многожор жадно протянул свои жилистые длинные руки. С высоты фонаря Бренн видел, как в котле что-то шевелится, извивается, и замер от страха и омерзения.

Человек потянул узким носом, наклонился над котлом и вытащил за хвост живого морского карася. Зрители замерли, вытаращив глаза. А голодный страдалец широко распахнул огромный безгубый рот с торчащими вперед острыми зубами и стал заталкивать в него карася. Карась был жирный и пролезал в горло с трудом. Многожор сделал глотательное движение, его торчащий кадык