А лучше всего было бы, думал вчера, совсем не браться за этот очерк, а просто надышаться свежим колхозным воздухом — для той настоящей творческой работы, результатом которой были бы, скажем, рассказы.
И это — не совсем правильно: герой мой и правда «человек большой судьбы», и рассказать о нем надо. Может, мне просто лень подсказывает мысль про «настоящую» творческую работу?.. Посмотрим, что даст сегодняшний день. Того, что собрал, увидел и услышал, будет бесспорно мало, придется еще приехать, после парижей и афин.
***
Смешная ситуация.
Живем в районной гостинице втроем. Третий приходит откуда-то уже после того, как в райцентре отключают свет, а утром, когда мы выходим из номера, он спит, накрывшись с головой...
После нас познакомили, на улице. А он, оказывается, знает нас. Видел из-под одеяла?
Странная ситуация...
***
Буду когда-нибудь говорить, вспоминать, что был в Швеции и я... Писать заметки туриста, уверять соотечественников, что страна такая и впрямь существует, скорее всего, не стану. Есть три источника для такого географического творчества: вычитанное, что многим и так известно, услышанное от гида, из его поверхностной скороговорки, и — личные наблюдения, которых очень мало... Кажется, никогда не осмелюсь сказать, что знаю эту страну, как хотелось бы и как надо было бы знать литератору.
***
«Клёмпы» напоминают плен: мы их носили там, и именно голландские. У меня на ноге они были огромны, «как челны Стеньки Разина». Был и друг-голландец, Ян Кляйне, с которым мы вдвоем таскали бочку на колесах, поливая лагерный огород. Веселый, простой парень, дома — огородник. Впрочем, здесь они, кажется, все огородники или пастухи — кругом только огороды да коровы.,, Как жалко, что не свернем в деревню.
***
Поздним вечером, между Европой и Африкой, под южными звездами и южной луной смотрели итальянский фильм. Как мальчишки, сидели с Максимом Танком и Бикчентаевым на шлюпке, перевернутой и накрытой брезентом, и неизвестно, от чего приятнее было — от чудесного, экзотического окружения или от хорошей кинокартины...
Молодцы итальянцы! Третий уже раз смотрю «Девушки с площади Испании», и все-таки хорошо, будто перечитываю Чехова.
***
Почему мы относимся предвзято к детям состоятельных родителей? Вчера и позавчера наблюдал на палубе за игрой в пинг-понг. Стройная, симпатичная девушка в брючках, дочь весьма ответственного товарища с Кавказа, вызывала во мне нехорошее, неприязненное чувство. Охлаждал себя тем, что и мои девчата растут в относительной роскоши и кто-то может иметь основания не любить их, презирать. Но это не успокаивает, не проясняет дела. Много бедности прнходится видеть, и надо быть очень уж ограниченным, чтобы спокойно смотреть на такие контрасты...
В Амстердаме возле наших автобусов собралась толпа голландцев. Женщина, говорившая со мной по-немецки, спросила, какая у меня профессия. Выслушав ответ, удивилась: «А я думала, что вы крестьянин!..» Хорошо, что и костюм интеллигента не изменил меня за десять лет. Еще лучше было бы навсегда остаться в душе человеком труда, скромным и простым.
***
Вечный Рим.
Сокровища человеческого гения, собранные здесь на протяжении столетий, ошеломляют своим могуществом.
Думалось здесь и про недавнюю судьбу наших скульпторов, весь творческий полет которых был сведен к фигуре в больших сапожищах. Думалось и про Гоголя, который не променял всю роскошь Рима на «печаль русских полей», отсюда тосковал, смеялся горьким словом над родной бедностью, отсюда сквозь слезы и смех видел большую дорогу, великое будущее родного народа, для которого и мы трудимся в меру своих сил.
***
Неаполь.
Возле морского аквариума рабочие попросили у меня значки с портретом Ленина. Дал всем пяти. Тогда от лотка с какими-то печеньями и сигаретами подбежал старик в белом халате, развернул платочек, показал книжицу с надписью, в которой слово «коммунисто»,— попросил дать и ему.
1957
Неплохо было бы самому проследить за выпуском своего посмертного полного собрания сочинений, самому составить его, прочитать корректуру...
Когда-то, будучи мальчишкой, когда мать отлупит, думал, что хорошо было бы умереть,— будут небось жалеть! После, подростком, думал таким образом проверить чувства любимой девушки...
А теперь мне нет еще сорока, а я уже думаю о смерти, особенно теперь, когда хвораю. И как-то на удивление спокойно, даже будто любуюсь. Видно, потому, что крепко не прижало. А хуже всего, что чувствуешь себя человеком, который наработался, что-то сделал и может закругляться...
Кто нас так размагнитил?..
***
Читаю К. Типпельскирха, «Историю второй мировой войны».
Пишет так этот помощник Гитлера, один из руководителей вермахта, как будто Германия, разбив Францию, осчастливила ее. А вот Советский Союз не захотел, чудак, такого счастья...
Грустно стало, душа разболелась, и бросил читать.
***
Вчера кончил «Жана-Кристофа», начатого зимой, когда болел. Столько мыслей, все они напоены кровью сердца. А какая глубина чувств! Действительно, мало одной жизни, чтобы успеть прочитать хотя бы лучшее, а тут же приходится временами читать много и такого, что не дает никакой пользы.
В последние дни начал понемногу ощущать здесь скуку, тоску счастливого, идиллического одиночества и потому вот охотно ухватился за такую роллановскую мысль:
«Временное уединение полезно для ума, оно заставляет его сосредоточиваться, только при условии, что это длится недолго. Одиночество благородно, но может оказаться смертельным для художника, у которого не хватит сил вырваться из него. Нужно жить жизнью своего времени, пусть даже шумной и грязной, надо непрерывно давать и получать, давать, давать и снова получать».
У меня здесь — не так одиночество, как оторванность от жизни (не могу поехать, куда хочется), отход от современного в книги, в дачные созерцания и раздумья... Словом, пишу очень мало, потому вот и грустно, и гнусно.
***
Читаю «Очарованную душу».
То, что надоело в