СЫНЫ ИМПЕРАТОРА Антология

Это легендарное время.

Могучие герои сражаются за право властвовать над Галактикой. Огромные армии Императора Человечества завоевывают звезды в ходе Великого крестового похода. Его лучшим воинам предстоит сокрушить и стереть со страниц истории мириады чуждых рас. Человечество манит рассвет новой эры господства в космосе. Блестящие цитадели из мрамора и золота восхваляют многочисленные победы Императора, возвращающего под свой контроль систему за системой. На миллионах миров возводятся памятники во славу великих свершений Его самых могучих чемпионов. Первые и наиболее выдающиеся среди них — примархи, сверхчеловеческие создания, что ведут за собой на войну легионы Космического Десанта. Они величественны и непреклонны, они — вершина генетических экспериментов Императора, а сами космодесантники — сильнейшие воины, каких только видела Галактика, способные в одиночку одолеть в бою сотню и даже больше обычных людей. Много сказаний сложено об этих легендарных созданиях. От залов Императорского Дворца на Терре до дальних рубежей Сегментума Ультима — повсюду их деяния определяют само будущее Галактики. Но могут ли такие души всегда оставаться непорочными и не ведающими сомнений? Или соблазны великого могущества окажутся слишком сильны даже для самых преданных сыновей Императора?

Семена ереси уже посеяны, и до начата величайшей войны в истории человечества остаются считаные годы…

Джон Френч. КОГДА УЛЕТЯТ АНГЕЛЫ

— Если бы боги не существовали, то человечество придумало бы их. Если бы бог существовал, Он бы сотворил чудовищ и скрыл их светом небес.

приписывается Неназываемому Королю

Я не желал быть здесь. Я не желал этого настоящего и еще меньше желал последующего за ним будущего. Но будущее неотвратимо.

Моя голова склонена, глаза закрыты, и я слушаю, как мимо проносится настоящее.

Тикают и гудят сервомеханизмы доспеха…

Дыхание дрожит внутри тускло-серебристых шлемов Воинства…

Ветер скользит по обшивке «Грозового орла», когда тот падает с рассветного неба…

Пламя срывается с крыльев…

Ветер мчится среди облаков…

А за этой воздушной оболочкой — тишина…

Тишина…

Там, за небесами, есть единственное место, где по-настоящему тихо. Песня сфер — не звук. Это та тишина, что таится между землей и луной, она отмечает пролет комет и воспевает рождение звезд. Рай, откуда ангелы непросвещенного прошлого глядят на творение.

— Милорд.

Это Алефео. Я слышу дефект в его голосе, старая рана в горле, которая все еще заживает. Я слышу самообладание, а также почтение, а за всем этим боль.

— Мы в точке сброса, — говорит он.

Я открываю глаза, и через них потоком ощущений возвращается мир. Яркий и темный, и всепоглощающий. Я вижу Воинство разрушения. Вижу шрамы и ожоги на их багровой броне. Я ощущаю, как мои чувства спешат охватить каждый угол формы, каждый изменчивый клочок цвета, каждую заминку движения. Снова и снова, каждая наносекунда — яркое зрелище, каждое перемещение руки и глаза приводит к разрушению и восстановлению вселенной в моем зрении.

Даже в самом кратчайшем миге жизни есть столь всего, чего не видят люди. Мои чувства проносятся сквозь пласты подробностей. На щеках маски Алефео пять капель. На одной из них потускнение. Вторая на микрон смещена. Мастера, который делал маску, в момент создания потревожили. Вмешательство нарушило его самообладание. Ему понадобился один удар сердца, чтобы вернуться к работе, но за это время вред был нанесен. Я вижу это в ошибке, и чувствую изъян в своем сердце.

Я беру себя в руки и возвращаю чувства на уровень существ, что стоят подле меня — моих жестоких и прекрасных детей. Я читаю воинов и их сердца одним взглядом. Столь многое написано в том, как Алефео склонил голову, еще больше в том, как его рука лежит на кобуре пистолета. Я вижу бремя его страхов, хотя эти полуангелы и не ведают страха. Нельзя вырезать суть страха из людей, можно только сделать их глухими к его крикам. А внутри эти ангелы смерти, созданные нести просвещение подобно падающей молнии, все без исключения кричат.

— Двери открываются. — Голос пилота разносится по отсеку.

Красные огни начинают пульсировать. Сирены трубят. Бортовые двери корабля открываются. Звук и воздух вырываются в освещенную ночь. Я вижу, как «Грозовые орлы», «Молниевые когти» и «Громовые ястребы» следуют за нами из небосвода красными полосами на темной синеве. Подобно каплям крови. Подобно слезам.

Я встаю на край открытой штурмовой рампы. Воздух тянет меня. Я смотрю вниз. Из окрашенного рассветом облака поднимается вершина города-горы. Я поворачиваюсь, балансируя на краю. Из отсека на меня смотрят шестьдесят серебряных лиц.

— Живых не оставляйте, — говорю я и делаю шаг назад в поток воздуха.

Шар-генерал Гален не оторвала взгляда от боевых планов, когда толпа офицеров покинула стратегиум. Она затылком ощущала тепло яркого солнечного света, который бил через купол. Генерал понимала планы сердцем, но по-прежнему не поднимала головы.

Он все еще был там — по другую сторону стола планирования. И не двигался. Иногда Гален было тяжело смотреть на него, даже после десятилетия войн, проведенных подле него. Часть нее не знала, что она увидит.

— Пожалуйста, генерал, задавайте свой вопрос, — попросил Ангел.

— Я… — она почти посмотрела на него, но удержалась и начала смешивать пачки полевых докладов. Она встряхнула головой и выдохнула. — Мне все ясно обо всех деталях операции. Ничего не нужно разъяснять.

— Но у вас есть вопрос, Гален, — сказал он своим мелодичным голосом, чистым, словно звук колокола. — Война не ограничивается пулями и приказами. Спрашивайте о чем хотите.

Она остановилась, не отрывая глаз от пергамента под своими руками.

— Почему вы настаиваете на этом? — наконец, спросила она и все — таки посмотрела на него.

Сангвиний, примарх IX легиона, Архангел Ваала, стоял в холодном свете стратегиума. Туника и тога желтоватого цвета обвивали мышцы и гладкую кожу. Золотистые волосы обрамляли лицо, чье выражение говорило о мудрости и понимании. Лицо было совершенным, взывая к идеалам человечества. Гален посмотрела в глаза примарху. Сложенные крылья шевельнулись за спиной, и ее вдруг поразило то, что перья были не просто белыми, но обладали всеми оттенками тени. Ангел был прекрасен, больше чем сама жизнь, и ужасал больше, чем что — либо из увиденного ею за полстолетия войн.

— Это должно произойти, —