- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (11) »
Налле Лапсон.
— Десять, — ответила Лотта.
— Такая старая!
— А куда ты, говоришь, едешь? — спросила Лотта.
Налле Лапсон загрустил. — Точно не знаю, — сказал он. — Вообще-то я маму ищу, но не знаю, куда она направилась. Может, вообще в другую сторону. В этот самый миг взгляд Лотты упал на заголовок в газете, лежавшей на диване в купе. Он гласил: КРУПНАЯ МЕДВЕДИЦА ЗАСТРЕЛЕНА В ДВУХ МИЛЯХ ОТ БАСТУТРЭСКА — Что это ты читаешь? — спросил Налле Лапсон. — Ты стала такая грустная! — Ничего особенного, — соврала Лотта и попыталась улыбнуться. — Я-то пока читать не умею, — сказал Налле Лапсон. — Но, может, ты меня научишь. — Слушай, Налле Лапсон, — сказала Лотта, — поехали со мной к бабушке? — Думаешь, моя мама там? — спросил Налле Лапсон. — Не знаю, — сказала Лотта, — я просто позаботилась бы о тебе, если ты — пока ты не найдешь свою маму. Я живу у бабушки в городке под названием Лильбакка. Ездила вот погостить в Лулео к тете Карин, а теперь возвращаюсь домой к бабушке. Она такая славная и добрая, правда! И у нее есть мед! — Я еду с тобой! С ужасно преогромным удовольствием, — сказал Налле Лапсон.
Паровоз дал нетерпеливый гудок, машинист высунулся в окно. — Почему не отправляемся? — крикнул он начальнику станции. — Еще минутка, — сказал начальник. — Сегодня отправление в 15.19. 15.18 — это вчера было. А завтра будет в 15.20. — Забавно, — сказал трубач. — А станционные часы показывают двенадцать! — Очень верное наблюдение, — сказал начальник станции. — Они отстают на три часа восемнадцать минут. А через минуту отстанут на три часа девятнадцать минут. Это одни из самых удивительных часов во всей Северной Европе. Налле Лапсону все это очень нравилось. — У нас в лесу таких интересных штук не увидишь, — шепнул он Лотте. — Ты не поможешь мне с вещами? — спросила Лотта. — Возьми сумку и мяч, а я понесу чемодан и Розу. — А я пойду с вами и буду играть на трубе, — сказал трубач и пошевелил ушами.
Само собой, эта троица вызвала в городке изрядный переполох. Прохожие смотрели на нее с ужасом и изумлением, в домах распахивались окна, и оттуда высовывались головы. Некоторые из голов испуганно всовывались обратно. — Что это — может, цирк приехал? — шепнул карамельщик Карлсон почтальону Персону. — Девочка-то наша, Лотта с Речной улицы, — сказал почтальон. — Чудно́! Посреди площади стоял полицейский Касклунд. В городке не случалось никаких правонарушений с самого прошлого января, когда сапожников мальчишка выехал на финских санках на встречную полосу Центральной улицы, — но сейчас порядок явно нарушался. Полицейский Касклунд протер глаза, высморкался в большой красный платок, принял самый суровый вид, какой только смог, и вскинул ручищу перед носом трубача. — Именем закона — стоять! — рявкнул он. Трубач вывел особенно затейливую трель и замер по стойке смирно. — Запрещается играть на трубе на городских улицах, площадях и в прилегающих зданиях и сооружениях, — сообщил полицейский. — Где же тогда на ней играть? — удивился трубач. Полицейский Касклунд почесал затылок. Вопрос оказался непростой. — Хм, — сказал он. — Можно играть на чем-нибудь другом. — На нервах, например, — сказала Лотта. Тут полицейский Касклунд снова посуровел. — Кроме того, запрещается разгуливать по городу с живыми медведями. — И он грозно указал на Налле Лапсона. — Он мой старый друг, — сказала Лотта, — а с друзьями я имею право гулять, даже если они медведи. — Он выглядит возмутительно, — сказал полицейский Касклунд. — Как из леса. — Я правда из леса, — радостно признался Налле Лапсон. — Меня зовут Налле Лапсон. — И он протянул лапу полицейскому Касклунду, который испуганно
Налле Лапсон загрустил. — Точно не знаю, — сказал он. — Вообще-то я маму ищу, но не знаю, куда она направилась. Может, вообще в другую сторону. В этот самый миг взгляд Лотты упал на заголовок в газете, лежавшей на диване в купе. Он гласил: КРУПНАЯ МЕДВЕДИЦА ЗАСТРЕЛЕНА В ДВУХ МИЛЯХ ОТ БАСТУТРЭСКА — Что это ты читаешь? — спросил Налле Лапсон. — Ты стала такая грустная! — Ничего особенного, — соврала Лотта и попыталась улыбнуться. — Я-то пока читать не умею, — сказал Налле Лапсон. — Но, может, ты меня научишь. — Слушай, Налле Лапсон, — сказала Лотта, — поехали со мной к бабушке? — Думаешь, моя мама там? — спросил Налле Лапсон. — Не знаю, — сказала Лотта, — я просто позаботилась бы о тебе, если ты — пока ты не найдешь свою маму. Я живу у бабушки в городке под названием Лильбакка. Ездила вот погостить в Лулео к тете Карин, а теперь возвращаюсь домой к бабушке. Она такая славная и добрая, правда! И у нее есть мед! — Я еду с тобой! С ужасно преогромным удовольствием, — сказал Налле Лапсон.
Глава шестая. Зубной сорочкой и ночной щеткой кто-нибудь поделится
Поезд замедлил ход. — Следующая станция — Лильбакка! — объявил кондуктор. — Выходим, Налле Лапсон, — сказала Лотта. — Где твой багаж? В смысле — чемодан! — Я еду без габажа, — смутился Налле Лапсон. — Это одни нервы — возить с собой кучу вещей, когда ты летишь, как птица. — Надеюсь, зубную щетку и ночную сорочку ты с собой взял? — спросила Лотта. Налле Лапсон смутился еще больше. Но набрался смелости: — Зубной сорочкой и ночной щеткой кто-нибудь поделится. Главное — не забыть себя. — Главное — не забыть трубу, — сказал трубач. Он как раз вышел в коридор. — Ты тоже выходишь в Лильбакке? — спросила Лотта. — Почему бы и нет? — ответил трубач. — Хорошая мысль! В Лильбакке я еще не бывал, а ее жителям наверняка хочется послушать духовую музыку. — По-моему, будет здорово, если ты пойдешь с нами, — сказала Лотта. — Бабушке ты наверняка понравишься. — Старушка любит музыку? — удивился трубач. — Еще как! — сказала Лотта. — Особенно трубу и гармонь. Потому что слышит уже неважно. Тут паровоз загудел, и поезд остановился. — Надо поторапливаться, — сказала Лотта. — Ну-ка, ничего я не забыла? Чемодан, сумка в цветочек, мячик и кукла Роза. — И я, — сказал Налле Лапсон. Вокзал в Лильбакке был очень красивый. Красный с белыми наличниками, и в каждом втором окошке виднелась красная герань, а в каждом первом — белая. Тут же стоял начальник станции и отдавал честь. Он был в красной фуражке и белых перчатках и любезно встречал всех сходивших с поезда. — Здравствуйте, здравствуйте, фру Петтерсон, с возвращением! Добрый день, господин Стрём, как съездили? А вот и маленькая Лотта, ну, здравствуй, что, опять на севере гостила, в Норланде? Ой, а кто это с тобой? — Налле Лапсон, — сказал Налле Лапсон и поклонился. — Станс, — представился начальник станции и снова поднес руку к фуражке. — Это мой старый друг, — объяснила начальнику Лотта, — а это мой другой друг. И он трубач. — Верно, — сказал трубач и, поднеся трубу к губам, выдул такие звучные фанфары, что конь по имени Август шарахнулся с дороги вместе с коляской господина Стрёма.Паровоз дал нетерпеливый гудок, машинист высунулся в окно. — Почему не отправляемся? — крикнул он начальнику станции. — Еще минутка, — сказал начальник. — Сегодня отправление в 15.19. 15.18 — это вчера было. А завтра будет в 15.20. — Забавно, — сказал трубач. — А станционные часы показывают двенадцать! — Очень верное наблюдение, — сказал начальник станции. — Они отстают на три часа восемнадцать минут. А через минуту отстанут на три часа девятнадцать минут. Это одни из самых удивительных часов во всей Северной Европе. Налле Лапсону все это очень нравилось. — У нас в лесу таких интересных штук не увидишь, — шепнул он Лотте. — Ты не поможешь мне с вещами? — спросила Лотта. — Возьми сумку и мяч, а я понесу чемодан и Розу. — А я пойду с вами и буду играть на трубе, — сказал трубач и пошевелил ушами.
Глава седьмая. Запрещается разгуливать по городу с живыми медведями
Никогда еще Лильбакка не видела такой торжественной процессии. Впереди шагал трубач и время от времени выдувал громовые фанфары, за ним шла Лотта с чемоданом и куклой, а последним — Налле Лапсон с мячом и сумкой в цветочек, ему было нелегко идти в лапу с остальными, но он очень старался.Само собой, эта троица вызвала в городке изрядный переполох. Прохожие смотрели на нее с ужасом и изумлением, в домах распахивались окна, и оттуда высовывались головы. Некоторые из голов испуганно всовывались обратно. — Что это — может, цирк приехал? — шепнул карамельщик Карлсон почтальону Персону. — Девочка-то наша, Лотта с Речной улицы, — сказал почтальон. — Чудно́! Посреди площади стоял полицейский Касклунд. В городке не случалось никаких правонарушений с самого прошлого января, когда сапожников мальчишка выехал на финских санках на встречную полосу Центральной улицы, — но сейчас порядок явно нарушался. Полицейский Касклунд протер глаза, высморкался в большой красный платок, принял самый суровый вид, какой только смог, и вскинул ручищу перед носом трубача. — Именем закона — стоять! — рявкнул он. Трубач вывел особенно затейливую трель и замер по стойке смирно. — Запрещается играть на трубе на городских улицах, площадях и в прилегающих зданиях и сооружениях, — сообщил полицейский. — Где же тогда на ней играть? — удивился трубач. Полицейский Касклунд почесал затылок. Вопрос оказался непростой. — Хм, — сказал он. — Можно играть на чем-нибудь другом. — На нервах, например, — сказала Лотта. Тут полицейский Касклунд снова посуровел. — Кроме того, запрещается разгуливать по городу с живыми медведями. — И он грозно указал на Налле Лапсона. — Он мой старый друг, — сказала Лотта, — а с друзьями я имею право гулять, даже если они медведи. — Он выглядит возмутительно, — сказал полицейский Касклунд. — Как из леса. — Я правда из леса, — радостно признался Налле Лапсон. — Меня зовут Налле Лапсон. — И он протянул лапу полицейскому Касклунду, который испуганно
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- . . .
- последняя (11) »