Артур Раин Золотой эфес

Меня зовут сэр Оливер де Эмсби-Мангалор, по прозвищу "Золотой эфес" и я трудный случай. Вернее безнадежный, чего никак не может понять этот болван в белом халате, мучающий мое бедное тело вливаниями всякой химической бурды. Наверное, я страдаю, удар хвостом дракона не проходит бесследно даже для закованного в сталь воина, ну а я ведь вышел против него всего лишь со шпагой в руке и получил удар не хвостом, а всем телом этого смрадного гада, смявшего меня в секунду, как лист пергамента. Скорее всего, во мне не осталось ни одной целой кости, странно, что я вообще еще жив.

— Странно, что он вообще еще жив.

Профессор положил мне руку на плечо, и слега сжал ладонь.

— Не расстраивайтесь, коллега. Мы очень часто спасаем жизнь. Намного чаще, чем просто наблюдаем в бессилии, как человек уходит.

— Не так то легко отпустить своего первого пациента, — глухо сказал я, глядя на мумию в бинтах, скрывающих прочный гипсовый кокон, только благодаря которому, больной (да что там притворятся, умирающий, а не больной) представлял собой единое целое.

— Понимаю, — профессор убрал руку и откашлялся. — Запомните, коллега, не важно, когда он умрет: после того, как вы спасете несколько жизней или до этого, первый умерший пациент всегда останется первым.

Мы немного помолчали.

— Зачем, интересно, он все-таки сделал это?

Я никого не спрашивал и ни от кого не ждал ответа. Правду мог сказать мне только этот кокон, из которого могла вылупиться только чертовски мертвая бабочка.

Все они, вероятно, задают себе вопрос, зачем я все-таки сделал это. Зачем я не спрятался и не подождал, как сделал бы это на моем месте всякий нормальный человек. Нет, им не понять, почему рука сжимает эфес и сердце устремляется вперед за клинком, стараясь не опоздать. Ведь потом уже никогда не настигнешь именно эту секунду, в которую мужчина может почувствовать себя мужчиной, встав на защиту слабого и беззащитного. А сделать это необходимо, даже не из благородных побуждений, а лишь исходя из здравого смысла. Если не помочь, когда можешь, не спасти, когда есть силы, не прийти, когда ты нужен, вечный позор поражения убьет тебя вернее той опасности, которая не дала тебе шагнуть вперед, сжав руками эфес и устремив сердце вслед за клинком. Жаль только, что первый мой подвиг станет последним. Кроме этого, я жалею только еще об одном…

Я не слышал, как она подошла. Даже бабочки летают не так бесшумно. Она подошла и встала рядом со мной, молча глядя на гипсовый кокон.

— Вообще-то сюда нельзя, — равнодушно сказал я.

— Знаю, — ответила она и улыбнулась. — В нашем городе редко куда можно. Тем не менее я здесь и хотелось бы мне взглянуть на того, кто заставит меня уйти.

Ее смелость заставила меня рассмеяться впервые за много дней и это было так удивительно, что сразу же вслед за этим я рассердился на себя, на нее и на весь мир.

— Не думаю, что смех здесь уместен, — закусив губу проворчал я.

— А я думаю он, — она кивнула на постель с коконом, — был бы рад услышать мой смех и увидеть мою улыбку.

— Почему?

— Узнал бы, что его подвиг не пропал зря.

Я взглянул на нее повнимательнее. Странно, но сейчас я совершенно не помню ее. Я не помню даже цвета ее волос. Кто-то словно стер ее из моей памяти, однако в тот момент она показалась мне…

В тот момент она показалась мне прекраснее и желаннее всех женщин на свете. Ведь это был мой подвиг, моя слава, моя победа. Над собой, над зверем, над всем миром. Дракон схватил ее в тот момент, когда я был далеко. Он уже расправлял крылья, и готовился улететь со своей добычей.

— Меня пытались похитить. Эти парни уже запихнули меня в машину тронулись с места, когда он выскочил на дорогу и бросился на них, — задумчиво сказала она, будто бы решая для себя восхищаться или недоумевать.

— И у него в руках была шпага, — раздраженно сказал я. — Шпага с золотым эфесом, который он выковал сам, истратив на это слиток золота, выигранный в лотерею. Я знаю его историю.

Она покачала головой.

— Как знать, кого он видел там, вместо машины. Дон Кихот мог бы нам об этом рассказать или он сам. Но ни тот ни другой этого не сделает.

— Это был безумный… и бездумный поступок, — сухо сказал я, злясь все больше, но теперь уже только на себя.

— Верно. Машина была далеко, и он вполне мог отскочить, когда они надавили на газ, но он…

Я не тронулся с места, и вонзил свой клинок прямо в глаз чудовища. Он смял меня, но это было уже не важно, так как сэр Оливер де Эмсби-Мангалор, по-прозвищу "Золотой эфес" уже выиграл свой первый и последний бой. Я спас ее, и эта мысль, словно лодка переносит меня по реке без волн, тихо и гладко, туда, где зеленая трава, и голубое небо. Туда, где солнце будет играть на эфесе моей шпаги, выкованного из золота.

— Они настолько растерялись, что я сумела выпрыгнуть и убежать. Он спас меня и как знать, может быть, он сделал гораздо, гораздо больше.

— Что же?

Она снова улыбнулась, поправляя волосы.

— Может быть он превратил меня в принцессу. Кто знает, кого он спасал?

Принцесса была спасена, чудище повержено. И теперь, я жалею только об одном: что она никогда не знала меня, а я ее, ведь она действительно была прекрасна тогда… Хотя нет. Есть еще одна вещь. Помнится, у господина де Тревиля из "Трех мушкетеров" был девиз fidelis et fortis то есть "верный и сильный". Хотелось бы мне, чтобы…

Я пришел его навестить лишь много дней спустя. Говорят потом, когда пациентов у тебя будет больше, чем их сможет вместить стандартное человеческое сердце, желание просто прийти к ним исчезнет. Может оно и так. Может оно и к лучшему.

Я положил букет на утопающий в цветах холм и снова вздрогнул, хотя и совсем не удивился.

— Есть вещи, — сказала она, прячась от порыва ветра за полами плащика, — которые невозможно исправить даже в сказке.

— Ваших рук дело? — спросил я, кивая на памятник.

Поначалу, казалось, что мой вопрос даже не был услышан.

— Сколько цветов, — мечтательно сказала она, садясь на корточки и осторожно касаясь сочного зеленого лепестка. — Даже странно, что подданные нашего королевства стекла и бетона принесли сюда столько природы.

— Его история тронула сердца людей, что тут удивительного? — пожал я плечами.

Она загадочно улыбнулась, но ответила только на первый вопрос и от этого мне почему-то стало еще тоскливее.

— Да, это моя работа. Я его совсем не знала, но почему-то мне показалось, что ему понравилось бы.

Я посмотрел на надпись FIDELIS ET FORTIS, выбитую на памятнике и покачал головой.

— Достойный подарок, хоть и от выдуманной принцессы, — силясь улыбнуться, сказал я.

Она