Константин Ковалев
ОРФЕИ РЕКИ НЕВЫ Культурно-исторические очерки

*

Художник Стефания КОМАРОВА

На обложке: Д. С. Бортнянский.

С гравюры конца XVIII века.

© Издательство «Молодая гвардия»

Библиотека журнала ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»,

1986 г. № 43 (254)

Ширилась в XVIII веке Россия, прирастала землей и народами. Землепроходцы, воины и пахари ее дошли до Аляски, Сахалина и южных причерноморских степей. Соленая морская волна билась в то время не только в северные ее края, но омывала западные, южные и дальневосточные берега Великой страны.

Трудом, потом, разумом наших людей возносились вверх города, прокладывались дороги, строились боевые и торговые флоты. Военные виктории расширяли территории, оттачивали боевые умения прославленных полководцев, успехи ученых мужей в науках добавляли знания, а литература и искусство, вознося державные победы, все внимательнее всматривались в народные истоки. В музыкальном фейерверке рождались, росли и крепли выдающиеся таланты.

О них, виртуозах и волшебниках мелодии, первооткрывателях и прародителях многого из того, что гениально и мощно проявилось позднее в творениях Глинки и Чайковского, Бородина и Римского-Корсакова — художественный цикл Константина Ковалева.

Это и историческое исследование, и искусствоведческое эссе, и художественные новеллы, объединенные в единое повествование страстью литератора и историка. Уверен, что при усердной и творческой работе Константина Ковалева мы столкнемся с его героями и их творениями в новых книгах, повестях, исследованиях, которые еще ярче представят нам великих русских музыкантов прошлого, восславят замечательную культуру нашего народа.

Валерий ГАНИЧЕВ

«К ИСПОЛНЕНИЮ ВЕЛИКИХ ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДЕЛ…»

Мы имеем свою собственную музыку; а музыка и словесность суть две сестры родные; то почему же одна ходит в своем наряде, а другая должна быть в чужом?

П. А. ПЛАВИЛЬЩИКОВ

Знакомство с русской музыкой XVIII столетия начинается зачастую с непонимания. Наше восприятие уже привыкло к классической музыкальной системе — так называемой венской. Мы все понемногу знакомы с гармонией венской школы. Пять линеек на нотном стане. Ключ скрипичный, ключ басовый. Минор, мажор… Гении музыки — Бах, Моцарт, Бетховен, Глинка, Чайковский, Рахманинов — все вышли из недр этой школы. Но мы иногда забываем, что была, например, музыка древнерусская, та, что нынче, будто дождавшись своего часа, врывается в ритм нашей современной культурной жизни. Имена творцов протяжных, сердечных мелодий XVI, XVII, XVIII столетий выстраиваются в славный ряд: Федор Крестьянин, Николай Дилецкий, Василий Титов, Евстигней Фомин, Максим Березовский, Дмитрий Бортнянский…

Музыкальные эпохи настолько отдаляются от нас, что мы даже не замечаем бесчисленных, непоправимых потерь. Ведь уходят в небытие русские крюковые ноты, некоторые крюковые записи уже невозможно прочитать, и десятки исследователей бьются над расшифровкой забытых музыкальных систем.

Между бурным XIX столетием и громадными по своему протяжению веками российской истории, от ее истоков до начала петровских преобразований, находилась обойденная любознательными исследователями страна, своеобразный град Китеж. Этот град — российское музыкальное наследие XVIII века.

О нем сейчас пишут и говорят. Но вот почувствовать и понять его, проникнуть в него не так-то и просто.

Многим слушателям пришлось пройти путь от непонимания до приятия, от приятия до любви, а точнее — окунуться в эту эпоху российской музыкальной культуры. Исполняемые в нашей стране хоровые концерты и оперы порой не вызывали ответной душевной реакции. Неестественным казалось все это виртуозное нагромождение непривычных и отчасти чужеродных мелодий. Но постепенно происходит чудо постижения, преодолевается непонимание и неприятие. Настоящий любитель отечественной музыки сталкивается с поразительной эпохой, целой плеядой имен, каждое из которых способно стать нарицательным. Перебирая старые струны, можно ощутить непревзойденный тембр звука, свойственный лишь инструменту, прожившему положенный ему временной срок.

Оперы и концерты XVIII столетия замысловаты. За внешним шумом бесчисленных аккордов и гармонических созвучий иногда едва заметна мелодия музыканта-автора, то, чем на самом деле была жива его душа в момент создания произведения. Витиеватость, подобная хаотическому нагромождению орнаментов барокко или рококо, сковывала пластику звука, мешала пробиться на свет хрупкому ростку подлинного переживания. Внешне эта музыка потрясала количеством сложных декоративных украшений, удивляла мастерством и невозможным для человеческого уха сочетанием тембров, голосов и тем. Но было иногда за этой количественностью и что-то безвозвратно утерянное — то, что должно Лежать не в области музыкальной формы, а скорее в ее сути. Красота мелодии, выписанной с предельной виртуозностью, безраздельно процветала в этой музыке, внешняя нарядность этой красоты привлекала к себе массы людей.

Венская классическая гармония стала как бы новым международным языком в музыке, заданной системой, с помощью которой можно было воздействовать на чувства и вкусы любого европейского жителя, будь он француз или русский. Эта музыка взметнулась над европейской культурой грозным соколом, вобравшим в свое оперение все лучшие приспособления для блестящего взлета, но озирающим жизнь с той высоты, с которой не всегда можно отличить едва заметные очертания вещей.

Но был и «недостаток» в этом музыкальном механизме, способном стать поистине разрушающим для традиционных национальных музыкальных систем, — считалось, что для того, чтобы «слышать» эту музыку, нужно было быть к ней серьезно подготовленным. Будто она не воздействовала, не проникала в сердце непосредственно, сразу, как это делает, например, нехитрый напев какого-нибудь пастушка. Ее смысл и форму нужно было осваивать, к ней нужно было «приобщаться», а для этого требовалось