Николай Шипилов
Ночное зрение Рассказы

*

Художник Валерий ЗАВЬЯЛОВ

© Издательство «Молодая гвардия»

Библиотека журнала ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия»»

1986 г. № 4 (215).

Николай Шипилов вырос в предместье Новосибирска, и это обстоятельство помогает понять происхождение Шипиловских рассказов, а точнее, их обнаженной, этакой стихийной искренности. Следует, видимо, резче и подробнее очертить облик предместья — ведь на его тополевых улочках, в его шумных, «коммунальных» дворах, в его палисадниках с шиповником и мальвами, под его гостеприимными крышами живут герои Шипилова.

Предгородье, слобода, в которых селились крестьяне, мещане, превращаясь в ремесленников, огородников, извозчиков. В наши годы предместья окружают заводы и фабрики, построенные за чертой города, в наших предместьях тоже много бывших крестьян, принесших из сел и деревень привычку к открытой, на виду у ближних и дальних соседей жизни. А город, подчинивший предместье, диктует свой устав: неловко жить так открыто, надо прятать свои радости и горести за стенами квартир, не выставлять напоказ личные, внутрисемейные неустойки и дрязги.

Сплав сдержанности и душевной распахнутости, житейской жестокости и рабочей двужильности придал характеру человека из предместья некую взрывчатость, заполошность, при которых вспышки бурной искренности, нежности, доброты гасятся грубоватой шуткой, насмешкой, чрезмерно резким жестом — своеобразными проявлениями стеснительности.

Вот сидят во дворе предместья герои рассказа «Игра в лото»: старик, прозванный Графином, и Александра Григорьевна, бухгалтер на пенсии, медсестра прошедшей войны. Только что закончилась игра в лото, компаньоны Графина и Александры Григорьевны разошлись по домам.

Пока они играли, мы, читатели, успели за незатейливыми шутками, веселыми, порой грубоватыми пререканиями играющих приязненно разглядеть, какие крутые, суровые судьбы у обитателей двора, какой естественной потребностью стало для них деликатно маскируемое душевное внимание друг к другу, как сложен и драматичен мир вроде бы в самых обыденных его проявлениях — терпкой, горчащей вечерней, усталой землей, свежестью повеяло на нас.

Вообще герои Шипилова приходят в жизнь, кажется, лишь для того, чтобы, испив, так сказать, чашу страданий, перенеся множество опустошающих душу испытаний, доказать: несмотря ни на что, в сердце осталась доброта, и, значит, жив человек, не пропал, не сник под иссушающими ветрами.

Лик доброты, запечатленный в Шипиловских рассказах, мне кажется, привлечет внимание читателей своей нежностью и свежестью письма.

Вячеслав ШУГАЕВ

ПОЕДИНОК

Главный врач М-ской районной больницы Емельянов третий день находился в отпуске, и третий же день по Северному району ходил шатун-снегопад, радуя крестьян и огорчая снабженцев. Зимники стерлись в очертаниях, всякое межхозяйственное сообщение стало беспредметным, лишь телефонные провода провисали от обилия снега, летящего во все закуты угодий.

Емельянов редко отдыхал или болел. И если одно из двух случалось, то зимой, когда он меньше занят хозяйственными делами, ухищрениями по ремонту больничного корпуса, добыванием оборудования, медикаментов, визитами всевозможных кэ-миссий и валом мелкого производственного травматизма. Как всякий много и ответственно работающий человек, он не любил себя больного, но на второй день отдыха на губу выскочила застарелая простуда, температура поднялась, и поманило в постель.

Жена напоила его чаем с малиной, укрыла тепло и запела что-то веселое на кухне. Было воскресенье, и хоть Емельянову не нравилось смотреть рябые телепередачи, идущие издалека через ретрансляторы, но в это воскресенье очень уж уныло было за окнами и в полях.

Сегодня и телевизор рябил больше обыкновенного, но звук давал чистый, и вскоре дремлющий Емельянов услышал знакомую фамилию, а потом и знакомый голос.

— Алла! — позвал он жену. И когда она пришла, пахнущая кухонным газом, он поднял руку и указал на телевизор: — Узнаешь?

Алла прислушалась с любопытством:

«…проблема в том, как познать особенности мыслительных моделей, которые функционируют в системе общественных отношений».

— Что за чушь? — спросила Алла. — У меня блины на плите…

— Эх ты! — с сожалением и укоризной сказал Емельянов. — Это же Митя Объещиков! Не узнаешь?

Но жена уже ушла к блинам, которые очень любил Емельянов.

— Да Митя это! Митя! — Он засуетился, сбросил ногами одеяло и встал на пол. — Где же наш малиновый альбом?.. Ага, вспомнил… Вспомнил…

Он взял альбом и быстро на цыпочках подбежал по зябкому полу к кровати, раскрыл альбом и с умилением стареющего, но не старого человека стал всматриваться в лица институтских товарищей.

«…Развернутое обоснование самооценок встречается только у некоторых студентов…» — говорил Митя Объещиков, и Емельянов мельком подумал о своем сыне: как он там учится в городе, и снова глянул на экран, где слабо прорезалось изображение: «Митя… Ишь куда подался полководец. В психологи, что ли?»

И ему вспомнилось студенчество и тот случай в стройотряде, который круто изменил линию жизни Мити, да и его жизнь тоже.

…Деревня называлась Поселье и тянулась вдоль пруда и его матери — узенькой речушки — километр восемьсот тридцать семь метров. Эта цифра была точно известна личному составу одного из отделений студенческого стройотряда. Личный состав насчитывал четыре человека, которые и тянули вдоль Поселья нитку водопровода. Лето близилось к концу и несло с собой дожди и плохие перспективы на «аккорд»: работу рассчитывали закончить за месяц. Это был рекордный, но реальный для четверки срок потому, что Митя Объещиков придумал интересный пресс для сварки полихлорвиниловых труб, простое и удобное сооружение из двух старых кроватей. Он же, голован, разработал не придуманную ни одним институтом технологию сварки пэхэвэ: брались два квадрата нержавейки двадцать на двадцать сантиметров — «блины», к ним приваривались ручки и обматывались ветошью, чтобы не горела кожа ладоней, когда Митя