Николай проснулся уже почти в сумерках от слабого бабушкиного зова. Хорошо приспал - до слюнки на щеке, как в детстве.

  Бабушка снова прошелестела:

  - Коленька, пора...

  - Да слышу, ба! - буркнул. Сладко потянулся, глядя на закатный лучик на стенке старой, но добротной их избы.

  Часы отбили восемь. Николай поднялся.

  Бабушка повернулась от окна:

  - Не проспи день-то сегодняшний! - и дробно засмеялась.

  - Да вечер уже.

  - Пора, пора, Коленька... - такая нежность накатила на Николая, и грусть ниоткуда взялась! Вспомнил, как бабушка заменила ему и мать гулящую, уже давно живущую в городе с каким-то, десятым наверное, хахалем, и отца, сгинувшего где-то на заработках. Как на ноги его поставила, выучила, недосыпала, когда он болел - молочком козьим да мёдом правила. Как спозаранку хлопотала над шанежками да ватрушками чуть не каждое утро.

  А сейчас вон у окошка ровно былинка дрожит...

  Бабушка, видно, почуяла настроение Николая, снова раскатилась мелким смешком, как горошинками:

  - Не горюй, внучок! Так заведено, сам знаешь. И против не попрёшь - что люди скажут? Вон Гришку Полупятова помнишь?

  Николай помнил. Полупятов два года назад взял да и свёз свою бабушку в дом престарелых - так вся деревня и его, и семью застрамила! Сперва мужики у сельпо побили, потом бабе его в клубе подол на голову девки задрали. После попытки поджога двора Полупятовы спешно уехали в город, а дом так и стоит гнилым зубом на деревне, выбитыми окнами скалится, ровно баба гулящая, пьяная, срамом да сиськами хвалится.

  - Вечерять будешь, Коля?

  - Нет, время уже...

  С улицы откуда-то издали доносились голоса - пошли уже люди с тем же, чем и они собираются.

  - И то правда, пора. По нужде хочу только.

  Бабушка попыталась было встать, Николай замахал - сиди, сиди. Принёс из сеней поганое ведро, помог бабушке присесть - и отвернулся, только слышно было, как струйка цвиркает о дно.

  В окно застучали,

  - Сейчас, ети вашу! - Николай крикнул. Подхватил бабушку, сделавшую свои дела, на руки, впопыхах ногой повалил ведро. Заматюгался, когда оно покатилось по полу, разливая, к счастью немногочисленное, содержимое. Держа лёгкую, почти невесомую бабушку в сильных руках, ногой открыл дверь в сени, потом, впотьмах, на улицу.

  - Колька, одного тебя ждём - недовольно пробурчал Витя Ферапонтов, деревенский задира и силач - два метра ростом, с полтора в плечах. Бабушка Вити была ему под стать - Витя нёс свою не на руках, как Николай, а перекинув через плечо - огромная задница старой Ферапонтихи причудливо колыхалась недалеко от лица внука.

  Вблизи толпились и недовольно гудели остальные деревенские парни, каждый со своей бабушкой на руках. Вместе с ним и Витей Николай насчитал шестерых, в том числе Халила, приезжего - вспомнилось как на днях со смехом объясняли ему про древний обычай их деревни - и тот проникся, как видно. Халил два года назад переехал к ним в деревню откуда-то с юга, с семьёй - родителями, сёстрами и бабушкой. Которая теперь покоилась молча у него на руках, свет поднявшегося месяца озарял её морщинистое лицо и гордый профиль.

  Вспышка по глазам резанула - процессию замыкал председатель сельского совета с фонарём на батарейках и агроном с баяном. Всё по-настоящему - Николай в голос вздохнул и размашисто зашагал вслед за Витей - за деревню, за погост, к старому колодцу.

  Шли все молча, впереди пыхтел Витя, потом Николай, обливаясь потом, остальные, сопя и поругиваясь, топали по тропе.

  - Алексей Иванович, может перекурим - во тьме кто-то простонал председателю.

  - Терпи, сукин кот! Терпи, нельзя нам! - председатель заругался.

  Бабушка ещё сильнее обвила внука руками, прижалась... у Николая совершенно стыдно стало в теле, срамно, будто не бабушку несёт, а сельскую поблядушку, Нинку Котелкову, которую только вчера...

  - Взвод раз-два-а! - хохоток председателя скинул торопливый похотливый морок - Николай ощутил холод надвигающейся ночи, быстрее погнал от себя ещё недавние дурные мысли. Ветер нагнал на них аромат травы, кашки - и ещё какой-то непонятный. Костяной.

  Они стояли уже у их деревенской святыни - Бабушкина Колодца. Убывающий месяц равнодушно светил небольшой толпе деревенских парней с бабушками на руках. В сиянии месяца темнел простой деревянный сруб без ворота.

  Витька Ферапонтов медленно спустил свою бабушку с плеча рядом со срубом - та встала напротив внука ровно невеста на выданье - когда огромный кулак Ферапонтова саданул ей в висок. Бабушка Ферапонтова вздохнула и завалилась было набок, но внук торопко подхватил свою бабушку за ноги и с некоторым усилием перевалил через бревенчатую стенку сруба.

  - Один есть, следующий! - от хохота председателя Николая лютый озноб прошиб. Бабушка теснее прижалась к груди, зашептала: "Коленька, не пострами, не подведи! Себя не подведи!." - капельки бабушкиной слюны ударили в ухо, Николай, словно во сне, поставил бабушку на ноги, замахнулся - а ударить не в силах! Ещё раз взмахнул рукой - и отшатнулся, упал на землю, больно ударившийся задницей, и разревелся как пацан. Бабушка подползла к нему - снизу вверх смотрит жалобно, шепчет что-то беззубыми дёснами...

  - Ёб твою мать! - сапог председателя больно ударил в бок. - Ты сука мужик или говно ебаное? - ещё удар, в ухо - зашумело всё вокруг, мир с месяцем, колодцем и недовольно гугнящими парнями с бабушками на руках и на плечах повело - и ещё удар, в спину. Николай свалился навзничь и с земли, захлёбываясь соплями и слезами, кричал Алексею Ивановичу, колодцу, парням, убывающему месяцу в лицо:

  - Я не могу, не могуу! Она мне!. - и ещё пинок, в челюсть - во рту стало как медный пятак сосёшь, кровяшкой заполнилось. Бабушка на земле обвила внука:

  - Да