ЕГОР РОЧЕВ Маленький Митрук и большая тундра ПОВЕСТЬ

ПАСТУШОНОК

Ранней весной снег в тундре твёрдый и гладкий. Зимние ветры плотно прибили голубой наст, и он сверкает на солнце, как зеркало. Полозья нарт скользят по нему, почти не оставляя следов. Только оленьи копыта, похожие на чёрные стаканчики с острыми краями, режут снег. Оттого-то и кажется: снежный покров — это белая книжная страница, а оленьи следы — буквы. Кто умеет читать, тот узнает всё: большой или маленький олень прошёл, быстро или медленно и куда он держал путь.

Отец Митрука хорошо знает «оленью грамоту».

Снег рыхлый лишь возле кустов багульника. Олени обходят такие места стороной — чтобы не провалиться. Но когда хотят есть, то, наоборот, ищут заросли багульника: рыхлый сугроб легче копать. Олени добывают корм из-под снега. Их любимая еда — белый мох ягель. Ягель для оленя, как для человека свежая сдобная булка. А ещё олень достаёт из-под снега вечнозелёные листья брусники. Это вместо салата. Не одним же хлебом кормиться.

К концу зимы всё толще и твёрже становится снежное покрывало, его трудно пробить даже сильным копытом. Поэтому весною олени худеют.

Зато Митруку весной хорошо. Позади осталась вьюжная полярная ночь, и солнце светит теперь круглые сутки.

Вот оно-то, солнце, и подвело Митрука. А сказать правду, сплоховал он сам: весь день таращил глаза на сверкающие сугробы. И дотаращился. Сначала в глазах появилась резь, а потом Митрук и вовсе ослеп. Хорошо хоть не навсегда. Мама сказала, что это пройдёт, и Митрук снова увидит тундру.

Оленеводы колхоза «Светлый путь» едут день-деньской — пробираются к весенним пастбищам. Когда они приедут на место, в стаде появится много маленьких оленят.

Митруку ехать скучно: глаза у него завязаны полотенцем. Но мама говорит, что повязку снимать нельзя. Со снежной слепотой шутки плохи. Поэтому Митрук терпит и думает о всякой всячине.

Вот они приедут скоро на ночёвку и поставят чум. В чуме хорошо, там нет окон, и можно будет снять повязку. В единственное круглое отверстие, в самом верху, где сходятся жерди, солнце заглянуть не сможет. В тундре оно поднимается совсем невысоко. Другое дело звёзды. Лежишь ночью на оленьих шкурах, рядом железная печка гудит, а сверху помигивают и переливаются звёзды.

Конечно, у чума есть и свои недостатки. При каждом переезде его надо разбирать и укладывать на нарты. Да и ставить хватает возни. Сначала построй из жердей круглый шалаш, потом заверни его в брезент или сшитое из берёсты покрывало. А зимой обтяни ещё одним покрывалом — из оленьих шкур.

В прошлом году на собрании оленеводов кто-то сказал: пора, мол, нам распрощаться с чумами. Передвижные домики на полозьях куда удобнее — ни разбирать их не надо, ни собирать. Это, конечно, правильно. Только ведь в тундре дорог нет, и тащить такой домик оленям тяжело. К тому же в чум свободно проникает воздух. Значит, быстрее высохнет одежда и обувь, если промокнешь.

Когда собрание уже подходило к концу, председатель заметил Митрука и спросил:

— Ну, а ты что скажешь, пастушонок?

— Чум лучше! — крикнул на весь клуб Митрук. — Из него звёзды видать!

Оленеводы засмеялись, а в стойбище после этого случая все стали называть Митрука пастушонком. И он очень гордился своим новым званием. А один раз, когда выдавали зарплату, даже встал в очередь у кассы.

— А твоей фамилии в списках нету, — сказала кассирша.

Митрук отошёл от кассы и призадумался. Может, его забыли? И Митрук отправился к председателю — рассказать, сколько раз он, Митрук, выходил с отцом на дежурство в оленье стадо. Председатель почему-то улыбнулся, похлопал Митрука по плечу и сказал:

— Так это ж твоя сестрёнка виновата — не записала твои дежурства.

Ох уж эта Маринка! Она в бригаде учётчицей и вечно что-нибудь напутает. А ведь Митрук и в самом деле дежурил вместе с отцом. В хорошую погоду. Правда, ночью его всегда клонило в сон, и он засыпал на нартах. Но попробуй не усни, если глаза сами слипаются.

Нынче Митрук едет на перекочёвку в последний раз. Осенью его отвезут в посёлок. Там он будет жить в интернате и ходить в школу. Потому-то и грустно Митруку. Нескладно вышло. Вместо того чтобы охранять оленей, он взял да ослеп. Что теперь о нём председатель подумает?

ОХОТА

Когда Митруку сняли повязку, тундра уже не сверкала. Она стала серая, как куропатка. На снегу поодаль друг от друга торчали бурые холмики. Бурые потому, что олени зимой съели на них белый ягель. Холмики эти похожи на тёплые ковриги хлеба, разложенные по ледяной скатерти. Жаль только, что они несъедобные. А Митруку часто так хочется есть, дороге-то конца не видно… Проходили дни. Ковриги росли на глазах, расползались, и между ними пролегли проталины.

Светлой весенней ночью Митруку не спится. Он ещё днём славно выспался и не жалеет об этом. Ночь лучше дня. Тихо кругом. Луна над тундрой — как край медного таза, в котором купают Митрука. И смотреть на неё совсем не больно, не то что на солнце. Снег прихватило морозцем, и по насту легко бегать. Мать недавно сшила Митруку новые то́боки — сапоги из оленьей шкуры — и три дня держала их в жидкой смоле. Они так просмолились, что стали не хуже резиновых, — в воде броди сколько захочешь. Ногам и тепло, и сухо. Но самое главное не это. Главное — в таких сапогах не заблудишься. Мохнатая смолёная подошва тобока печатает на белом шершавом насте чёрные следы. А по следам всегда можно вернуться в чум.

Митруку не дают покоя куропатки — трещат то на одном пригорке, то на другом. Весной у куропаток одёжка чудна́я: шейка серая, а туловище — белое. Они ещё не успели вылинять, поэтому их видно и на снегу, и на земле. А они ещё и кричат, глупые, беду на себя накликают.

Митрук хорошо помнит, как отец поймал недавно куропатку. Смастерил чучело — тушку из снега слепил, головку выстругал из дерева, а клюв покрасил углем. Потом поставил чучело на пригорок, а рядом пристроил капкан и укрыл его слоем мха. Откуда-то сразу прилетел петушок, стал кричать и бегать вокруг чучела. «Ты, мол, такой-сякой откуда взялся?